09.05.04 Лев МОСКОВКИН

Книга в Москве

Монолог великого энтти

Докторская диссертация о метемпсихозе (М-психоз) как природе человека Homo ludens

…или роман для тех, кому неуютно в своем мире, своей стране, семье и теле, т.е. для всех нас

Людмила Петрушевская. Номер Один, или В садах других возможностей. – М.: Изд-во Эксмо, 2004. – 336 с.

 «Дорогие читатели, вы держите в руках роман… Данная книга не похожа на все, что этот автор до той поры писал. Это мистический триллер, книга превращений. Переселение душ (метемпсихоз), начавшееся в тайге, на священном мольбище уходящей цивилизации, ведет за собой вереницу событий – смерть на одни сутки и воскрешение умерших детей, казнь актрисы перед видеокамерой и серия блестящих краж. Больной ребенок спасет свою мать. И появится трехсотлетний человек-щук в нашем мире, где повсюду горят алтари – огни компьютерных игр…»

Приведенная аннотация к новой книжке известной писательницы смотрится перлом, вынутым «Глазом Царя» из череды того, что пишется построчно для гонорара, не читая книг. В данном случае это не приложение к книге, а ее часть, подобно либретто к той сказке тел и танцев, дверь в которую открыта не всем и тем более манит профана то, что там, в зазеркалье человеческой души.

Кстати, профан в терминологии де Шардена – автор, чья концепция отягощена верой.

Роман Петрушевской не вполне соответствует аннотации, она отражает замысел обращения автора к читателю. Само повествование разворачивается типичным для Петрушевской мэйнстримом и в значительной степени независимо от нее. Хотя весь этот мэйнстрим разнообразен и насыщен диалогами, прозрачные герои вынуты из сна разума одного человека для изображения несовместимых сторон одной души.

На предпоследней странице романа, перед завершающей жизнь длиной в триста страниц молнией из семи разнонаправленных нарисованных компьютером черточек сделана еще одна попытка объяснить читателю смысл обращения к нему в форме e-mail:

«Я ничего не пон-л, автор гипотезы об артифицированной экстраполяции парадигмы реликтовых гоминоидов (шутка, имеются в виду чучуны) в как его там, это, в унавоженную почву национального ужаса как результат внесения контемпорентных файлов в виде двух популярных постгуттенберговых увражей (брошюр) в архаизированное сознание феминного (голодающего) контингента через биб-ку зоны Андрюшкин острог, але!»

Есть разные способы издеваться над читателем, но людям нравятся только изысканные. «Падающего не поднимай, умирающего толкни, мм, тонущему не подавай багра...» Пишут-то всякое, но мало что издают. Еще со времен «Заводного апельсина» издатели и продюсеры с удивлением обнаружили, что потребителей искусства воспринимает шокирующее и унижающее творчество как высшее проявление эстетизма. Может быть это просто веяние времени, но они что называется принялись «ловить момент».

Петрушевская всегда поражала воображение, сейчас она переплюнула самого Сорокина и тем более «Заводной апельсин». И все же – оглянемся вокруг себя, а заодно бросим честный взгляд в зеркало. И пусть первый бросит в автора камень, кто в обозримом прошлом видел уравновешенного человека, довольного своей работой, о результатах которой можно рассказать без счастливого издевательством мата, имеющего устойчивый секс с постоянным партнером без боли и изысканного издевательства, что называется избитым словом «любовь», запрещенным для естественного употребления.

Среднетипическим человеком стал топтун-шестерка – адекватно описанный в романе образ. Успешным считается дерьмо, попирающее чужие права. Привычным образом женщины стала длинноногая круглопопая красотка с сигаретой в качественных брюках раскраски типа «сексуальный камуфяж». Ее диалог с половым партнером, чаще виртуальным, читается в чате или SMS птичьим непонятно-унизительным языком, по сравнению с которым роман Петрушевской – сочинение на аттестат зрелости.

Рецензия-реплика все же не избавляет от чтения первоисточника. Человек, рожденный с чувством естественного достоинства в комплекте с тем рудиментарным признаком мужественности, который болтается между ног и иногда торчит вслед раскрашенной попе, может это читать только в качестве энтомолога, изучающего красивую и ужасную жизнь, воспринимая ее не свою. Иными словами, обвиняя в терроризме телевидение, которое только показывает случившееся. На самом деле эфир скользит вдоль уже имеющихся ожиданий зрителя.

Женская красота обрушилась на нас столь же неожиданно, как и сексуальная контрреволюция на Россию. Первый признак великой страны – способность ее народа меняться. Упоительное ощущение новизны заложено в нашей генетической конституции. Люди т.н. «нормальные» на самом деле существует, но мы не видим за деревьями лес. И написать роман о счастливой любви с современной техникой облечения мыслей в слова можно ярче всяких там… и ничего в запасе для сравнения, кроме Скарлет О’Хара или Джен Эйр, предтечами Петрушевской, ибо ее компактный роман стал завершением пути в бездну человеческой души. Сладкое чувство несчастья поселилось там имманентным атрибутом внешней красоты как расплата за нее.

Каждое слово этого ужаса на месте, такие произведения с дуба в авторский инсайд не падают и чтобы написать «Номер Один», надо сначала настрочить самому собрание сочинений Людмилы Петрушевской и прочитать все «Сады других возможностей».

В романе описано строго то, что мы хотим, и ничего другого, чего мы не хотим, в реальной жизни не происходит – от мужа до правительства или телевидения. Кстати, похоже Петрушевская ничего не выдумала включая «метемпсихоз», компьютер его не подчеркивает как ошибку.

Hosted by uCoz