09.05.04 Лев
МОСКОВКИН
Книга в Москве
Монолог
великого энтти
Докторская
диссертация о метемпсихозе (М-психоз) как природе человека Homo ludens
…или роман для
тех, кому неуютно в своем мире, своей стране, семье и теле, т.е. для всех нас
Людмила
Петрушевская. Номер Один, или В садах других возможностей. – М.: Изд-во Эксмо,
2004. – 336 с.
«Дорогие читатели, вы держите в руках роман…
Данная книга не похожа на все, что этот автор до той поры писал. Это
мистический триллер, книга превращений. Переселение душ (метемпсихоз),
начавшееся в тайге, на священном мольбище уходящей цивилизации, ведет за собой
вереницу событий – смерть на одни сутки и воскрешение умерших детей, казнь
актрисы перед видеокамерой и серия блестящих краж. Больной ребенок спасет свою
мать. И появится трехсотлетний человек-щук в нашем мире, где повсюду горят
алтари – огни компьютерных игр…»
Приведенная
аннотация к новой книжке известной писательницы смотрится перлом, вынутым
«Глазом Царя» из череды того, что пишется построчно для гонорара, не читая
книг. В данном случае это не приложение к книге, а ее часть, подобно либретто к
той сказке тел и танцев, дверь в которую открыта не всем и тем более манит
профана то, что там, в зазеркалье человеческой души.
Кстати, профан
в терминологии де Шардена – автор, чья концепция отягощена верой.
Роман
Петрушевской не вполне соответствует аннотации, она отражает замысел обращения
автора к читателю. Само повествование разворачивается типичным для Петрушевской
мэйнстримом и в значительной степени независимо от нее. Хотя весь этот
мэйнстрим разнообразен и насыщен диалогами, прозрачные герои вынуты из сна
разума одного человека для изображения несовместимых сторон одной души.
На
предпоследней странице романа, перед завершающей жизнь длиной в триста страниц
молнией из семи разнонаправленных нарисованных компьютером черточек сделана еще
одна попытка объяснить читателю смысл обращения к нему в форме e-mail:
«Я ничего не
пон-л, автор гипотезы об артифицированной экстраполяции парадигмы реликтовых
гоминоидов (шутка, имеются в виду чучуны) в как его там, это, в унавоженную
почву национального ужаса как результат внесения контемпорентных файлов в виде
двух популярных постгуттенберговых увражей (брошюр) в архаизированное сознание
феминного (голодающего) контингента через биб-ку зоны Андрюшкин острог, але!»
Есть разные
способы издеваться над читателем, но людям нравятся только изысканные. «Падающего
не поднимай, умирающего толкни, мм, тонущему не подавай багра...» Пишут-то
всякое, но мало что издают. Еще со времен «Заводного апельсина» издатели и
продюсеры с удивлением обнаружили, что потребителей искусства воспринимает
шокирующее и унижающее творчество как высшее проявление эстетизма. Может быть
это просто веяние времени, но они что называется принялись «ловить момент».
Петрушевская
всегда поражала воображение, сейчас она переплюнула самого Сорокина и тем более
«Заводной апельсин». И все же – оглянемся вокруг себя, а заодно бросим честный взгляд
в зеркало. И пусть первый бросит в автора камень, кто в обозримом прошлом видел
уравновешенного человека, довольного своей работой, о результатах которой можно
рассказать без счастливого издевательством мата, имеющего устойчивый секс с
постоянным партнером без боли и изысканного издевательства, что называется
избитым словом «любовь», запрещенным для естественного употребления.
Среднетипическим
человеком стал топтун-шестерка – адекватно описанный в романе образ. Успешным
считается дерьмо, попирающее чужие права. Привычным образом женщины стала
длинноногая круглопопая красотка с сигаретой в качественных брюках раскраски
типа «сексуальный камуфяж». Ее диалог с половым партнером, чаще виртуальным,
читается в чате или SMS птичьим
непонятно-унизительным языком, по сравнению с которым роман Петрушевской –
сочинение на аттестат зрелости.
Рецензия-реплика
все же не избавляет от чтения первоисточника. Человек, рожденный с чувством
естественного достоинства в комплекте с тем рудиментарным признаком
мужественности, который болтается между ног и иногда торчит вслед раскрашенной
попе, может это читать только в качестве энтомолога, изучающего красивую и
ужасную жизнь, воспринимая ее не свою. Иными словами, обвиняя в терроризме
телевидение, которое только показывает случившееся. На самом деле эфир скользит
вдоль уже имеющихся ожиданий зрителя.
Женская красота
обрушилась на нас столь же неожиданно, как и сексуальная контрреволюция на
Россию. Первый признак великой страны – способность ее народа меняться.
Упоительное ощущение новизны заложено в нашей генетической конституции. Люди
т.н. «нормальные» на самом деле существует, но мы не видим за деревьями лес. И
написать роман о счастливой любви с современной техникой облечения мыслей в
слова можно ярче всяких там… и ничего в запасе для сравнения, кроме Скарлет
О’Хара или Джен Эйр, предтечами Петрушевской, ибо ее компактный роман стал
завершением пути в бездну человеческой души. Сладкое чувство несчастья
поселилось там имманентным атрибутом внешней красоты как расплата за нее.
Каждое слово
этого ужаса на месте, такие произведения с дуба в авторский инсайд не падают и
чтобы написать «Номер Один», надо сначала настрочить самому собрание сочинений
Людмилы Петрушевской и прочитать все «Сады других возможностей».
В романе
описано строго то, что мы хотим, и ничего другого, чего мы не хотим, в реальной
жизни не происходит – от мужа до правительства или телевидения. Кстати, похоже
Петрушевская ничего не выдумала включая «метемпсихоз», компьютер его не
подчеркивает как ошибку.