25.03.05 Лев МОСКОВКИН

Круговорот комментария в журналистской природе

Этот материал написан для практических журналистов, кому приходится наполнять ленты новостей, газетные полосы и эфир. Тут не о чем спорить, как и например по вопросу виновности Ходорковского – обсуждать тему с позиций справедливости бессмысленно, он неправ тем, что не соответствует этому народу, тем, что массовое сознание, поиграв в демократию, ушло в сторону. Никакой формальной правоты в процессе над ним нет и не надо тратить время на споры типа «нет дыма без огня», хотя у каждого есть своя позиция.

С поправкой на степень информированности наши позиции поляризуются между людьми фрустрированными и реализованными, и еще между двумя типами генетической конституции человека. В среде активных репортеров трудно найти фрустрированного человека, но патологическая склонность к неформализуемым и недоказуемым мифам распространена широко, они носятся с «торсионными полями» и совершенно серьезно повторяют без меры «нейро-лингвистическое программирование», хотя все это и многое другое воспринимается аудиторией чисто художественно.

С точки зрения человека с естественнонаучным образованием настоящие журналисты воспринимаются мягко говоря странно – для них прыщик на жопе и вулкан, затопивший своим жаром город, служат одинаковыми источниками накала страстей. И я вместе с другими журналистами заполню ленту новостей даже 1 января, хотя у нас и 31 декабря события бывают, но не каждый же раз. Никакой разницы между существенным и чистой ерундой здесь нет, главное вместе пугаться. Сейчас наиболее важно наступление следующего холокоста, американская агрессия, пандемия нетерпимости и женское сумасшествие как основа всего упомянутого и многого другого. По сравнению с выборами Буша новгородское вече – просто идеал демократии, но мы всерьез будем повторять идиотизмы типа что нам в России демократии еще учиться и учиться, продолжать русскую традицию уничижения всего местного и обвинять собственноручно избранную власть в национальных достижениях мирового значения, считая их признаками отсталости.

Споры между указанными выше типами людей столь же ожесточенны, сколь и бесплодны. Однако практической журналистке наличие в ней разных типов не мешает, потому что журналистика тупо удовлетворяет человеческие ожидания. У нее отсос есть для эвакуации гноя из души, иначе человечество лопнет. Иными ловами, публичное информационное поле – это такие поля орошения.

Как все это происходит и почему комментарий вытеснил событие, мы и попытались объяснить этой статьей. Причем нам для этого абсолютно не нужны, как и понятие «бога», ни «торсионные поля», ни «нейро-лингвистическое программирование», хотя активное влияние на массовое сознание огромно – просто потому, что головы наши девственно чисты без того, как их наполнят весело журчащие ручьи из клубящегося публичного информационного поля, особенно из ящика чудес в стране дураков – Первого попавшегося канала, который по масштабу влияния не представил даже Высоцкий.

Саркастическим комментарием по поводу засилья интервью на телевидении завершил свою власть над российской интеллектуальностью Умберто Эко. Великий семиотик не вполне прав, комментарий в форме интервью с неопределимым авторством заполонил не только телевидение.

На наш взгляд, критически выстроенный анализ быстро меняющейся российской журналистики должен исходить из примата текущего состояния массового сознания и его перемен. Из-за обилия системных эффектов и инверсии причинно-следственных связей во время крутых перемен массового сознания, в глухой тупик заводят теорию представления о том, что ответственность за эти перемены следует кому-то адресовать.

Причинно-следственные связи кажутся очевидными даже маститым университетским профессорам, подобно типичному представителю левого электората, который твердо уверен, что Ельцина с Гайдаром надо отдать под суд, и сожалеет, что Чубайса не убили. За этот электорат отчаянно борются Зюганов, Жириновский, и Рогозин, который победил в этом только Глазьева. После удаления с политического поля с помощью парламентских выборов как генетического оружия эти люди остались бесхозными и обожравшийся фальсифицированными процентами «Медведь» попытался от безысходности реанимировать в наших головах им же растоптанную демократию.

В накале ревностных страстей осталось незамеченным теоретиками, что журналистика быстро и примитивно подстраивается под состояние массового сознания. Первые созывы Госдумы и соответственно парламентской журналистики работали на основе в целом консервативного массового сознания, когда люди согласно модели Константина Борового готовы были отдать что-то одно ради ощущения перемен. «Медведь» вырос уже на питательном бульоне расплавленного массового сознания, остро нуждающегося не только и не столько в ощущении перемен, сколько в новых стереотипах и вообще каких-то рамках.

Это состояние лабильного массового сознание привело с одной стороны к острой зависимости власти от журналистского креатива, но с другой стороны журналистика не вернула себе ощущение четвертой власти по той же причине – редактор утонул в проблеме выбора главной темы, потерял ориентиры, и это наложилось на тотальный внутриредакционный кризис. В этом смысле репортаж с парламентской арены является для редактора аргументом в пользу публикации только в том случае, если это сообщение конкурирующего СМИ. В результате тиражируются стереотипы на основе шаблонно используемых грубых информационных поводов типа драки 30.03.05, потому что от сути событий пленарного заседания в тот день скорее отмахнулись, чем попытались ее найти и описать.

Отметим, что подход к описанию жизни в форме комментария провалился. Если оценивать его буквально, приходится констатировать отсутствие реализации прогнозов (рост производства наркотиков в Афганистане, ликвидация стабильности и террор в «демократизированных» Соединенными Штатами странах, независимость рейтинга президента от декларированных причин, усиление милицейского террора и почти все другое). С другой стороны, засилье комментария позволяет убрать из потока журналистского текста фазу события. В каком-то смысле к модели сложившейся в России парламентской журналистики применима схема романа «Игра в бисер» Германа Гессе.

Теория журналистики строится на костях фрустрированных неудачливых завистников, она исполнена менторства в стиле как должно быть или хотелось бы, чтоб было. На наш взгляд теория должна так же исходить из конфронтационной позиции по отношению к журналистской практике, как и сама журналистика по отношению к публичной позиции власти, а не следовать ей в тиражировании организованных утечек и провокаций.

Распространение заказной журналистики не во всем плохо, по крайней мере запах денег отрезвляет прытких репортеров, теряющих штаны в стремлении донести до страны «случайно» добытую утечку, как это было неоднократно с увольнением министров. Еще чаще бывает так, что «заказной» вид приобретают материалы с типичным выражением позиции журналиста без приведения альтернативных позиций – как говорит главный редактор «Московской правды» Шод Муладжанов, просто потому, что журналист так думает.

Из-за отсутствия объективного стороннего подхода к журналистике (не говоря уже о полном нежелании что-либо исследовать), перемены в журналистике стали заметны с того, что доверие аудитории сместилось в те сферы, где есть публичная дискуссия, т.е. в политику. Большинство сфер жизни, непосредственно затрагивающих быт граждан, оказались либо вовсе вне общественного интереса, либо освещались в рамках коммунитаристской модели журналистики, практически советской «Правды» – «информация» о достижениях и победах, которая ничему не соответствует, кроме пресс-релиза.

Практически одинаковую модель навязывают журналистам как российские губернаторы (для оператора «Столицы» снять прыщик на голове мэра Лужкова равносильно подписанию заявления об увольнении). Светочем тоталитаризма в глазах журналиста выглядит просвещенный американский посол Александр Вершбоу, в сравнении с которым даже украинский посол Николай Белоблоцкий выглядит местами умницей. В отличие от генералов НАТО, посол США не может уклониться от публичности, но так же сводит ее к выверенной позиции в рамках американской геополитической экспансии по всем позициям – ВТО, международного суда Римского статута, денежно-кредитной политики, борьбы за торговые рынки, и все это строится на основе двойных стандартов, т.е. разного подхода для американцев и всех прочих.

Надо понять, что освещать все это для российской аудитории – весьма неблагодарная задача, для журналиста всегда проще «спрятаться» за комментарий.

Поэтому по крайней мере в строительстве моделей журналистики мы предлагаем интерпретировать роль Думы не как законотворческого органа, а некого заповедника, или стерилизованной теплицы, в которой держат четыре с половиной сотни подопытных индивидов, проверяя на этой модели массового сознания сценарии возможного будущего, используя их для генерации и эмиссии стереотипов.

В любом случае такая модель биотехнологии будущего несоразмеримо дешевле, чем оплаченные долларами революции начала нашего века или немецкими деньгами – начала прошлого века. Сложившаяся в ответ на решение Ельцина парламентская модель в значительной степени страхует общество от большой крови, она действует подобно генетической нестабильности в основе иммунной системе теплокровных животных и запасных белков семян растений, механизм в полном смысле слова представляет собой «память о будущем».

Депутаты, будучи более чувствительными к переменам, ловят их нюансы и дают в комментариях сиюминутное ощущение будущего, фигурально говоря, представляющую собой касательную прямую к крутой кривой перемен массового сознания.

Темп перемен ускоряется, в фазе расплавленного массового сознания agenda парламентской журналистики меняется ежедневно, а иногда даже по нескольку раз в день. Для сравнения – во время первых созывов Думы темы могли держаться на слуху по две недели.

Что у нас не меняется, так это принцип биполярной информационной организации российского общества при том, что она трансформируется при каждой из наших непрекращающихся революций, каждый раз материализуясь во что-то другое. Во время четвертого созыва Думы один «полюс» – это огромная рыхлая и консервативная аудитория Первого канала. Второй полюс заметен и вполне доступен изучению в режиме on line. В советском прошлом двухполюсная структура представляла собой ту же рыхлую консервативную часть значительной численности (тогда антисемитскую, а не античеченскую, как сейчас), и клиентов главы Пятого управления Филиппа Бобкова, перешедшего впоследствии к Владимиру Гусинскому во время его временного могущества. В то же время, до формирования структуры Рунета, маленький полюс как полигон ослепительного будущего попытались организовать на основе зарубежного электората.

Здесь мы опять должны напомнить, что все три информационных поля – ДНК хромосом, сознания (ВНД) и общества – устроены по одним и тем же законам самоорганизации, везде есть структура из консервативной облигатной части общей жизнеспособности и факультативной в качестве полигона будущего, что человеку приносит упоительное ощущение перемен по выражению эволюциониста Владимира Красилова.

Человек как надвидовая эволюционно-лабильная форма занимает относительно среднее положение по развитию в его геноме «министерства революций в правительстве», но только у человека этот механизм используется для преодоления перемен не во внешней среде, а в самом себе, он самовозбуждается и генерирует поток «волн жизни» в понимании идеи этого термина Тимофеева-Ресовского и Четверикова.

Изменения в парламентской журналистике показывают ускорение потока, а оформленные в депутатских комментариях ощущения заменяют массовые физические действия включая каторжный труд в колхозах и на Беломорканале, войну и революцию. Благодаря парламентской журналистике, сейчас не надо формировать ГУЛАГ, чтобы держать страну и даже мир в контролируемом ужасе, достаточно терактов как высшего проявления гостерроризма.

Вне имитированного информационного потока парламентской журналистики новостной поток все более схлопывается, кажется, правозащитники работают вхолостую, сообщения о нарушениях на выборах или по локальным конфликтам не достигают массового сознания, если они не трансформированы на думской PR-площадке.

Опять же, журналист может написать про депутатов «страшно далеки они от народа», но теоретик обязан видеть истинную картину: депутаты возведены в ранг ньюсмейкеров, конкурирующих с секс-символами и звездами шоу-бизнеса, их слова и «мнения» легко тиражируются.

В состоянии расплавленности массового сознания расширяется число его объектов внимания, подвергнутых волей человеческого восприятия раздвоению в публичности подобно порнографии. Парламентскому корреспонденту лучше не упоминать место работы в случайной компании, даже «коллеги» из Московского союза журналистов могут побить из зависти. А что депутаты – «все дураки», так это просто обильная словесная грязь под ногами парламентского корреспондента.

Но оставить газету без парламентской журналистики нельзя. И самому корреспонденту в Думе не следует расслабляться, если он поверит, что тема не нужна, лихо напишет Отдел информации, пальцем наковыряв из Интернета или из сообщений агентств.

Мы можем даже не заметить момента, когда все это кончится и придет предсказанная Жириновским фашизация. Пока же викарирование комментариев в форме «событий» кажется весьма осмысленным еще и потому, что в фазе расплавленности массовое сознание не поддерживает простую передачу информации, буквально на каждой фазе конвертации форматов сообщения происходит примерно то же, что при синтезе белка на нуклеиновой матрице, вплоть до трансформации текстовой информации в образную.

Т.е. вместо номинальной цепи «событие – репортаж – публикация в СМИ – читатель», реализуется последовательность «ожидания аудитории – журналистский креатив с привязкой липового информационного повода – депутатский комментарий – публикация в СМИ – читатель». Или в укороченном варианте, как у Екатерины Голововиной из Отдела информации «МП»: снимается сообщение Интернет-издания об Экспертном совете в Совете Федерации, на его основе создается короткое яркое эссе по поводу очевидных обывателю причин падения рождаемости с делегированием вины за это мифическим «думцам», которые в данном случае вообще не при чем. В тексте приводятся ставшие долгоиграющими сведения о падении активности спермы у мужчин и вымирании генов игрек-хромосомы. Естественно, не упоминаются симметричные перемены в усилении половой активности женщин и четырехкратное повышение частоты женских оргазмов (ограничения половой жизни в советское время приводило к обилию эффектов).

Грубо говоря, цепь передачи информации сейчас представляет собой игру в «испорченный телефон» (информационный повод – депутат-комментатор – парламентский журналист – агентство – сюжет на телеканале – заметка в газете – аналитический материал в журнале – общественное мнение – информационный повод), каждый сам себе журналист и творец своего информационного поля как камеры-обскуры внешнего мира в собственной голове. Прежде так писал Джон дос-Пасос, теперь парламентские журналисты. Прежде сидел Сталин в Кремле и все перемены массового сознания кожей чувствовал от ужаса не вписаться в его исторические виражи, теперь виртуальный «коллективный диктатор» предпочитает держать для этого виварий разума на Охотном ряду.

Если вернуться к теории, то в любой сфере, где есть системность или тем более высшее ее выражение – эволюция в катастрофической фазе (иным путем новое не возникает), то вот это можно излагать разнообразно даже в форме анекдотов и доступность эволюционных находок обманывает. Однако в системе относительного знания (т.е. научного моделирования реальности) критерием непротиворечивости должна служить формализуемость, а не соответствие ожиданиям референтной группы (аналога аудитории). Модель может строится в художественной форме, но потеря возможности ее формализовать эквивалентна потери конструктивности для системы, она скатывается в вырожденный эволюционный трек и без искусственной поддержки обречена на вымирание. Но в искусственных условиях приобретает гарантии вечной жизни подобно клеткам раковой опухоли in vitro. В физике проблемы формализуемости преодолеваются за счет введения понятий типа «теплород», «эфир» или «структура хаоса». Слова «структура хаоса» позволяют описать турбулентность и преодолеть проблемы моделирования, которых в чистой физике намного больше, чем в эволюционной генетике. Например, при описании молекулярных электронных орбиталей с помощью линейной комбинации атомных орбит. В отличие от действующей журналистики, теория не может использовать абсолютную истину, она должна ее изучать как явление природы, безусловно ставя под сомнение прежде всего то, что кажется напередочевидным.

Физику на формализуемость необходимо чутье, как необходимо журналисту свое чутье на ощущение нового в ожиданиях людей.

Напомним несколько простых постулатов. Жизнь есть способ существования информации, вне живой части природы информации не существует. Информация встречается в двух формах – линейно записанной и образной, она претерпевает два вида изменений – трансформацию включая самозарождения при огромных затратах энергии (рассеянии в тепло, как при подборе полового партнера для обеспечения потомства в природе или в журналистской работе с круговоротом комментария) и конвертации форматов сообщения. Выражение «системный кризис» – «масло масляное», кризис не может быть вне системы, это то же, что катастрофический режим эволюции или эвфемизм «переходный период» в журналистике. Другое дело, что все три информационных поля – хромосом, интеллекта и общественной информации – самоорганизованы одинаково (в синергетике стираются различия между искусственной и естественной эволюцией, гуманитарным и естественным направлениями науки, самое главное – между аналогией и гомологией). В них есть структуры в смысле разделения на облигатную и факультативную компоненты как обеспечение непрерывности жизни и полигона для апробации нового. Человек является уникальной биологической формой в том смысле, что у нас катастрофический режим в геноме включается в ответ на такие факторы, которые не требуют для их переживания включения катастрофического режима. Это происходит ради ощущения перемен.

Второй вариант изложения того же самого в основе круговорота комментария в журналистской природе основан на дилетантизме автора. И здесь надо понять, почему я стал парламентским журналистом – потому что не смог работать дворником или тем более ученым, там жестокая политика даже в среде грузчиков на железной дороге. И это вранье что не хватает сантехников или водителей просто не берут на работу, чтобы создать проблемы и повысить уступчивость

Роль дилетантизма в генерации нового соответствует отражена Александром Галичем и с другой стороны – правилу происхождения от неспециализированного предка, известному эволюционистам.

Дилетант, который информационное сообщение пишет, как школьное сочинение на пятерку, угадывая потребности учительницы в отчете перед директором и РОНО. Дилетант на парламентской арене еще и ловит нюансы нервных реакции на вопросы. Его успехи – «мертвые» с точки зрения профессионала темы. Например, подлог в законе о бюджете-2002 по росту тарифов; забытые министром Германом Грефом интересы шестнадцатисоточников в Земельном кодексе, который так и не заработал; история отравления Юрия Щекочихина солью таллия. То, чего настоящий журналист никогда бы не сделал – обратил внимание на борьбу губернатора Дмитрия Аяцкова и мэра Балаково Алексея Саурина, которая тоже стала началом цепи перемен в части истеблишмента; задал вопрос Путину «скажите, Бабицкий жив?»; донес до публикации в интернет-издании lenta.ru Антона Носика появление на Совете Думы 13.09.99 записки о взрыве в Волгодонске три дня спустя, также весной 2003 года – заявления Жириновского об отсутствии взрывчатки на Дубровке и о государственном терроризме.

Когда мы работали дворниками или сантехниками, платили десять процентов за оформление. Сколько сейчас, не знаю. Но мне смешно видеть, как записывают нынешние мои коллеги за чиновником столичного правительства его публичные стенания о нехватке рабочих рук в коммунальном хозяйстве.

В отличие от коллег, я не настоящий журналист. Но мне как журналисту повезло, успел поработать в газете в те два года перинатального преобразования совка в «свободную Россию», когда пресса была зависима от читателя.

Сейчас мы зависимы от состояния массового сознания, но не от читателя, точнее, от его конкретных личных, профессиональных, сословных интересов. Пресса уводит от этого, что тоже связано с запросами текущего состояния массового сознания. В свою очередь политика зависит от нас именно потому, что она еще больше зависима от массового сознания. Наша роль не показать будущее, это само получается. И не повлиять в заданном направлении на ход событий, что невозможно в эпоху перемен и разгула системных эффектов, а показать общую картину заигравшимся в своих песочницах, показать саму возможность выведения вопроса в публикуемую сферу. Поднять голову игрунам и обратить их болезненное внимание на то, что солнце всходит, причем на востоке, а не на западе.

Уже в одной последней части этой фразы заключено три-четыре разных, но одинаково сакральных, смысла. Получается такой зонтик, накрывающий несколько сегментов аудитории, несовместимых в условиях «нормальной жизни», если такое вообще бывает у насквозь искусственного человека.

У меня как дилетанта есть очень серьезное преимущество – исчерпывающая полнота полученного в андерграунде гуманитарного образования – колхозы, шарашки, лагеря, шабашки – под мудрым руководством партии направляли самоорганизацию интеллектуального поля, подобно тому, как сейчас это делается в Рунете, а в прошлом в самиздате с помощью выстроенных Пятым управлением Бобкова фальшивых по мнению Жириновского диссидентов.

Сергей Юшенков высказывал мне восхищение кругозором и интеллектуальными возможностями Александра Гольдфарба и я ему с его добротным образованием политрука не мог объяснить, что в генетике все такие. Эволюционизм иначе не развивался. Это связано с проблемами языка, необходимого для формального моделирования очевидных вещей – то за бога-творца хватаются, то за структуру хаоса, что не более подвержено формальной логике. С законами Исаака Ньютона проще – изобрел дифференциальное исчисление, и к кассе за нобелевкой, если б она тогда была.

У меня нет, в отличие от настоящих журналистов, проблемы цензуры. Как здесь не упомянуть, что сохранение русскоязычного культурного пространства необходимо мировой цивилизации. Мне приходилось викарировать по общественным сферам, но если б был только ученым, генетиком или собаководом, не понял бы всеобщность эволюционных законов, которые сформировались в андерграунде при копании колодцев и таскании шпал.

Мне кажется, журналист не должен ставить целью влияние на ход событий, это роль политика. Однако очень хочется влиять. Было бы важнее, чтобы Щекочихин был жив, но он последний представитель расследовательской журналистики. Такие дела, как смерть Щекочихина или Беслан, должны в теории восприниматься, как в физике больших расстояний или несоразмерных жизни человека времен. Тут для достижения модели нужны неожиданные принципы проверки валидности модели, не материальные свидетельства или информация на материальных носителях. Аналогично и убийство Юшенкова. Если б видели, как шло следствие по убийству Старовойтовой, не было бы профессиональных вопросов, тупиковых по сути своей.

В любом случае здесь не действуют принципы «кому это выгодно» или «презумпции невиновности». По Юшенкову должен применяться принцип презумпции виновности власти, которая настолько сильна, что если может, то делает.

Наша задача – выведение информации в общественный оборот, потому что нераскрытость того же убийства депутата означает прежде всего неготовность общества принять версию убийства ньюсмейкера, переставшего вписываться в виражи массового сознания.

Как и про причины терактов, хотя о государственном терроризме уже все кажется написано. Выведение информации в публичный оборот, что сделал например Илья Эренбург с фашистскими лагерями – Красная Армия не поняла, на что наткнулась в виде Освенцима. Сейчас я пытаюсь вывести в публичность темы, которые мне кажется должны быть важны населению, но никак читателей или приватизировавшего читателей редактора не интересует.

Редактор тоже выполняет подневольную роль, он должен быть в меру консервативен, иначе весь орган СМИ рискует, как было с МЕГ, где напечатали то, что думает большинство читателей, не говоря уже о редакции, об отношениях арабов и евреев. Выживший в гетто человек, отказывающийся понимать двойную мораль – для собственного мнения и в публичной позиции – едва ли не сгубил газету.

Речь в данном конкретном случае идет об отношении евреев к арабам. Что характерно для нашего изумительно запутанного времени, бывшие советские евреи во Франции поддерживают антисемита Ле Пена в его борьбе с арабским засильем.

Велика пропасть между публичным и неформальным, но непубликуемая информация вообще неизвестно где. Выведение информации в общественный оборот не только страхует целостность тела журналиста и его жизнь, но и способствует физической, а не формальной защите авторства. К сожалению, борьба за авторское право приводит к невозможности установления первичности и вторичности источника информации, никто ни на кого не ссылается в сообщениях информационных агентств, категорически не приводятся ссылки на коллег-конкурентов, качество информационных сообщений упало и все чаще в качестве эксклюзивного интервью идет информация из косвенных источников, подготовленная пресс-службами ньюсмейкеров.

По той же причине не указываются места пресс-конференции, хотя публичная площадка оказывает иногда ключевое влияние на формы подачи информации и тем более способ ведения пресс-конференции, если например в Интерфаксе преимущество имеют журналисты иностранных СМИ.

Как кажется, проблемы журналистики не в отсутствии этики или в цензуре. Названное есть выражение тех явлений, которые приводят к кабальной зависимости и общества и власти от творческого журналистского креатива, от нашей способности выводить проблему в публичное поле. Если бы это удалось например с проектом Земельного кодекса, может быть даже он заработал. Но тогда министр Герман Греф никак не мог понять, что такое «шестисоточники», о которых авторы проекта не подумали, решая лишь внутривластные проблемы.

С другой стороны, сейчас медиаканалы в обществе работают по механизму игры в испорченный телефон – на каждом буквально этапе конвертации формата сообщения происходит трансформация информации с полноценным процессом самоорганизации нового смысла, который мог отсутствовать на предыдущем этапе передачи. Так метастазы смысла рассыпаются по информационному полю, представимому в форме цепей Маркова.

Наслоение несоответствий канонам начинается опять же не с цензуры или нарушений модели взаимодействия прессы и власти, а с перемешивания внутриредакционных ролей (пишет в номер даже корректор, соответственно возникают проблемы с публикацией репортерских материалов – вместо сухой правки опечаток на распечатке статьи появляются такие творческие изыски, как «Московкин – жопа»). Также действует полное отсутствие обязательств в публикации сданного редактору материала, не говоря уже об отсутствии адекватной зависимости от аудитории. Она была у российской прессы всего два года.

Проблемы журналистики исходят из недостижимости их адекватной формулировки, т.е. от проблем теории. Если мы в теории журналистики будем базироваться на естественных стереотипах об этике, роли властных институтов обороны, охраны права и государственного устройства, то реальная журналистская практика может оказаться перед угрозой вырожденного исхода подобно тому, что произошло с саморегулируемыми институтами советского прошлого. Например, база в системе относительного знания (науки) стала возможной для советской кинологической школы уже после ее исчезновения и импорта западной игровой модели, полностью подчиненной задачам рекламы и PR.

Неожиданная особенность начала XXI века в том, что зависимость прессы от состояния массового сознания достигла буквально кабального уровня, то есть едва ли ни больше, чем зависимость власти от перемен на публичном информационном поле. Но связи с собственными интересами общества нет, выведение темы в публичное поле может оказаться невозможным, если общество глухо к ней. И наоборот, раздувается пузыри клонирования или генномодифицированных продуктов, походя используясь в торговых войнах за рынки, главное – отвлекая от по настоящему существенных проблем, требующих в их решении наличия общественной позиции, которая недостижима в процессах самоорганизованной публичности.