05-12.06.07 Лев МОСКОВКИН

Жуть живой жизни

Менты и люди, попытка сравнения

Как менты искали украденный пропуск в Думу

«Получить кайф от столкновения с милицией» - Карин Клеман, «Автономное действие»

Политического журналиста недопустимо выпускать в окружающую среду, во-первых, из-за атрофированного чувства опасности, а самое главное, еще увидит чего и напишет…

Как хорошо быть журналистом – даже в ментуре морду не бьют, а разговаривают относительно вежливо после двух-трех попыток осадить-обхамить. Ну, без этого никак, отделения милиции – это тот фронт, передовая линия огня, прорезавшая страну, на которой народ встречается с властью, откатываясь на исходное бесправное положение. Нет, я со своим удостоверением спецкора «Московской правды» тоже ничего не добился, ни один вопрос к правоохранителям не решен. Но мои наглые претензии на восстановление попранных прав, смертельные для обычного человека и гражданина, были встречены с пониманием.

Чего-то я зачастил в двухэтажный безразмерный исполненный призраков домик ОВД «Хорошево-Мневники»… Тут как нигде ощущаешь, как журналистское удостоверение придает серьезную избранность типа партбилета в тяжком советском прошлом. Я правда не был ни в партии ни в комсомоле, но это как в песне про резидента в Африке: и сердце жег в набедренной повязке зашитый партбилет.

Чтоб ценить, чем владеешь, нужен стресс. И не было бы счастья, да несчастья кругом: в один день 5 июня сдох мобильник и затем в 59-м троллейбусе сперли сумочку с диктофоном, электронной записной книжкой, флешкой, думским чипированным пропуском и редакционным удостоверением. Воры разыграли свой спектакль столь типично, что остается удивляться только собственной тупости, как будто это все впервые: давка, больная нога, выход странноватого вида человека очень вдруг на остановке, куда и ехать было необязательно.

Спустя пятнадцать минут в ближайшем банкомате у метро Октябрьское поле пытались снять деньги по карточке ВТБ24, но так тупо торопились, что карточка заблокировалась.

В приснопамятном ОВД пришлось, бросив все дела, провести более двух часов. Зачем – это надо выдумывать отдельно, потому что, как и в случае с разгромом квартиры (об этом мы писали уже трижды), никто ничего делать не собирался.

Сейчас конечно другие времена, но я сильно испугался, памятуя по рассказам мамы, как ее коллега по Госплану лишился работы, потеряв пропуск на режимный объект, в котором теперь располагается Дума. Обращение в милицию мягко говоря удовольствия не приносит, но без этого невозможно восстановить документы и даже в заявлении о перевыпуске банковской карточки следует указать номер постановления о признании потерпевшим.

Новая жизнь однако бьет все рекорды фантастичности. Как я попал в Думу – это отдельная история, и на следующий день на пост охраны редакции «Московская правда» позвонил некто Равиль, оставив номер своей мобилы.

Со стационарного телефона в Думе «восьмерка» Равиля не бралась, своего мобильника не было, просить трубку у коллег для столь тонких переговоров было неудобно.

По указанному номеру позвонила жена Наталья и через считанные минуты сумочка с моими документами была у нее в руках. Стоило это всего тысячу рублей и что наиболее интересно, за встречей высоких переговаривающихся сторон наблюдала пришедшая загодя… сама воришка!

Никто особенно не скрывался, версия Равиля не выдерживала соприкосновения с логикой – нашел сегодня утром у вашей остановке. Зачем он там был, не сказал, ну живет неподалеку – на бульваре Карбышева.

Н-да, я-то думал – гастролеры залетные. Да и тупые какие-то, вернув электронику, они бы могли выручить значительно больше за информацию в ней. Мне бы пришлось в таком случае раскошелиться, там есть чем шантажировать. И толкануть эти устройства можно лишь по дешевке, без аксессуаров они практические одноразовые. Разговор с Равилем шел видимо по стандартной схеме. Предложив передать документы, он замялся. «Вы что-то еще хотите? – Ну, как обычно… - А «обычно» как? У меня это впервые!»

Сошлись на тысяче. И уже на встрече как-то зашла речь о тупости активно действующей высокой переговаривающейся стороны, даже деньги со счета снять не могли.

Трудно понять, что это за тип людей, кто не боится рисковать уголовкой ради таких сумм. Другое дело, когда после убийства депутата Юшенкова журналистам предложили выкупить за пять тысяч долларов его суперкомпактный компьютер – ну так то были сами следователи, люди несомненно далеко не примитивные в отличие от троллейбусных воров.

И не надо думать, что следствие не работает. Опыт общения с обитателями двухэтажного домика на ул. Генерала Глаголева заставляет сделать общий вывод: они завалены работой. Завалены так, что дойти до места происшествия – разгромленной квартиры на Тухачевского – участковый не мог девять месяцев…

Да, я ж с этой кражей забыл про главное: в итоге многомесячной переписки депутатов и прокуратуры от участкового пришел ответ мне как потерпевшему. Он естественно был сильно задним числом и со ссылкой на несуществующее постановление по отказу в возбуждении уголовного дела без номера.

Общаясь много лет с крупнейшими политиками страны и мира, имея опыт задавания вопросов президенту, всем трем спикерам Думы, послам недружественных по борьбе с терроризмом государств, я никогда еще не сталкивался с такой наглой фантастикой, которую могут написать в рядовом ОВД. Путин мне по крайней мере ответил тогда – «Бабицкий жив», и это была правда. На вопрос по мобиле Рыбкина поступил ответ: «Иван Петрович занят». Чем был занят пропавший кандидат в президенты, неизвестно до сих пор, но ведь на поставленный вопрос ответили честно.

В ОВД себя правдой не заморачивают, хотя она рядом – руку протяни. Достаточно было пробить номер Равиля по базе и сказать ему пару ласковых, которые почему-то вместо преступников достаются потерпевшим. А пугать в ментуре умеют, у них идет мощная борьба с конкурентами на всех фронтах от налогового рэкета до крышевания. И матом тут не ругаются, а привычно разговаривают.

Тут действительно большая проблема, поставленная тридцать лет назад генетиком Владимиром Эфроимсоном о неэтической конкуренции. Как раз тогда в нашей семье развернулась первая война за жилье…

С тех пор ничего не меняется и все развивается по тем же схемам. И среди воров-погромщиков, и в милиции я все время имею дело с какими-то новыми людьми, никто ни за что не отвечает и каждый подчинен какой-то одной их общей цели, не имеющие ничего общего с прямыми обязанностями и той условно говоря «честной жизнью», которую можно внятно описать словами.

Мой журналистский опыт общения с живой жизнью вне Думы, вне политики бесценен, потому что без журналистского удостоверения так далеко в своих естественных требованиях не зайдешь. А имеющие его решают проблемы иначе, потому что в попытке описать все это чувствуешь себя профессиональным импотентом. Вести репортажи из Думы куда проще, чем описывать рутинную деятельность ОВД, для этого как минимум надо атрофировать в себе чувство удивления.

Короче, когда на следующий после кражи день я пришел с новым заявлением, побродив полчаса в поисках того, кто бы это заявление взял (я же дал обещание сообщить, если документы вернут), наконец был в жестких выражениях изгнан – вам позвонят, когда потребуетесь, нечего тут бумагами заваливать, уголовное дело открыто, и хватит. Попытки дозвониться дознавателю Марине к успеху не привели, но перед праздником Дня России в субботу она оказалась на работе и передала меня с моей ерундой другому дознавателю – Диме. Последовал полуторачасовой тугомотный разговор с многократным повторением одних и тех же вопросов. Как оказалось, надо будет еще допрашивать мою жену, сколько на это уйдет времени – неизвестно, очень уж много работы. Может, отпечатки пальцев будут снимать с украденных документов?

Об этом применительно к нашим методам выявления воров может вспомнить только сумасшедший. Ближе к концу оказалось, что Дима мной тоже заниматься не будет, дело передадут кому-то из оперуполномоченных, и опять надо будет писать бумаги и рассказывать все снова-здорово. А если я хочу, чтоб телефон пробили сразу, надо неформально обратиться – и названа фамилия на кабинете напротив, обитатель которого в обозримое время не появился.

При первом знакомстве юная пышнозадая Марина в роли сотрудницы милиции напоминала Оксану Федорову разве что претензиями на исключительность. И повергла меня в шок простотой общения, как ни одна женщина до того, а мне ведь уже 60. Но после того, как Марина передела меня Диме – тут возник сюжет из незабываемого эссе Френсиса Скотта Фитцджеральда: власть и деньги оказались в руках людей, по сравнению с которыми последний большевистских деятель в деревне – просто светоч культуры.

Единственное, что дознаватель Дима понял сразу - в «Московской правде» уже писали про это ОВД. И сделал стойку охотничьей собаки. Сотрудникам милиции, оказывается, дано указание на предмет выявления порочащих их честь и достоинство материалов. Мне-то казалось, опорочить милицию невозможно, но тут важно другое: работать по назначению – им такого указания не давали, наоборот. Мы уже писали про опыт бывшего главного милиционера страны, председателя думского комитета по безопасности Владимира Васильева: реально работающего на фронте борьбы с преступностью милиционера приходится защищать.

Ну чисто по Эфроимсону, которого самого спасли от поедания коллегами окриком и ЦК КПСС. Тут для завершения темы вновь придется сослаться на информацию из Думы, прежде всего зампреда комитета по законодательству Валерия Гребенникова.

Дело в том, что рейдерство, подбросы наркотиков и патронов, простой мордобой и изощренные пытки на допросах, стрельба в людей в городской толпе только потому, что стражу порядка что-то показалось – все это распространено везде.

Но мы тут в передовиках, и это не шутка, потому что мы можем знать, почему этого явления – благодаря той же отечественной школе генетики. Вопрос в том, как будут истолкованы и применены эти знания. Вот почему я не оставляю попыток заставить ментуру что-то делать по назначению, как будто я тупой и ничего не понимаю.