11.08.07 Наталья ВАКУРОВА, Лев МОСКОВКИН

Книга в Москве

Эффект ореола, или почему Америка несчастна

Очередной роман элитарно-знаменитого писателя Филиппа Рота (Американская пастораль: Роман. – СПб.: Лимбус-пресс, ООО «Издательство К.Тублина», 2007. – 544 с. – Тир. 5 тыс.) вышел на языке оригинала десятилетие назад и с тех пор стал еще более актуален. Он начинается весьма традиционно. Событии происходят в школе, где учатся дети могущественной еврейской диаспоры Америки. Главный герой романа, высокий блондин с голубыми глазами Сеймур Лейвоу, в такой среде получил парадоксальное прозвище «Швед». Этот человек стал кумиром школы. Виртуальный автор, alter ego самого писателя Натан Цукерман, мог только прикоснуться к предмету всеобщего поклонения. Он дружил с его младшим братом Джерри, похожим на лакричную палочку, имевшим сногсшибательные способности к математике и получившим золотой аттестат без экзаменов. «Если бы не Джерри Лейвоу, я, как и остальная ребятня, так и остался бы мелюзгой под ногами, недостойной внимания Шведа Лейвоу» – вспоминает детство автор устами своего персонажа-писателя.

Когда Швед покупал мороженое, всех прочих отгоняли, а ему говорили – что желаете, мистер Лейвоу? Фамилия Сеймура Ирвинга Лейвоу созвучна слову «любовь».

Детские впечатления составили главу «Воспоминание о рае». В объемном романе три главы и все кажется очень просто, только ленивый не брал эту структуру: вторая и третья главы называются соответственно «Грехопадение» и «Потерянный рай». Но Филиппу Роту, наверное можно именно так традиционно отразить старую идею под юношески-непререкаемым хедлайном «Большие надежды».

«Разочарование, нахлынувшее теперь, было слишком сильным. В нем не осталось твердости, необходимой, чтобы избежать смерти. Того, что должно быть, не существует. Кругом одни отклонения. И их не исправить. Невероятно, но то, что должно было случиться, не случилось. Система, прежде обеспечивавшая порядок, больше не функционирует. От нее сохранились только страхи и недоумение, выставленное теперь на всеобщее подозрение» – этой констатацией автор мог и бы завершить свой многостраничный роман, не будь она плодом переживания конкретной ситуации в семье. Ситуации типичной в статистике и отвергаемой обществом – современные женщины в семейных неурядицах не только активно провоцируют открытые ссоры, но и наносят наиболее тяжкий вред здоровью мужчин. Общественное мнение отвергает очевидное, но такому крупному писателю, как Филип Рот правда жизни важнее стремления угодить ожиданиям потребителя ширпотреба, и он пробивает брешь в стене непонимания обществом причин происходящего с ним. Пробивает буквально вилкой в глаз уважаемого дедушки Лу Лейвоу. По причине нетрезвости женщина промахнулась, вилка попадает в висок. Несчастный дедушка едва не ослеп за то, что пытался ласково объяснить, насколько полезнее пить молоко, а не виски.

Согласно завершению сюжетной линии романа, крик раненого Лу Лейвоу прерывает размышления героя повествования: «Он всегда думал, что упорядоченность пронизывает всю жизнь, а хаос случаен. Ему всегда удавалось отодвинуть его куда-то вглубь. Он сочинил свой мир, а Мери его разрушила. Речь шла не о той конкретной войне, с которой она боролась, а о войне как таковой, и она принесла эту войну в Америку, принесла в свой родительский дом».

Лу Лейвоу умел, кажется, только одно – шить превосходные перчатки для дам. Куда они провалились, эти достойные его перчаток превосходные дамы?

Нет никаких сомнений в прочтении названия произведения, не будь это роман, слово «пастораль» следовало бы взять кавычки как издевку из-за расхождений состоявшейся реальности и преждевременных претензий на нее. Название романа Рота не случайно настроено на ассоциативность с «Американской трагедией» Теодора Драйзера и готовностью его героя делать карьеру, шагая по трупам. В каком-то смысле отличия героев Рота и Драйзера теряются в хитросплетениях сюжета. Авторский прием позволяет донести до читателя то, что автору справедливо представляется наиболее существенным.

Когда главный герой, то бишь Швед, подобрался к семидесяти, ему пришла в голову идея найти писателя под предлогом описать историю его отца.

Встреча писателя и героя состоялась и подвергла в недоумение – жизнь кумира оказалась неинтересной и банальной, а отец был предлогом. И оказывается, что до того было только описание.

Дочь Шведа Мередит разыскивалась за убийство. Когда он ее нашел, над ее изголовьем висели фотографии Одри Хепберн, перед которой она благоговела. «Я отвергаю всякое убийство живых существ, мелких и крупных, способных передвигаться и недвижимых». Я отвергаю всякое удовольствие от секса, – с божествами ли, с людьми или с животными». «Я отвергаю все привязанности, сильные или слабые, неглубокие или великие, еще живые или отжившие; сама не стану заводить их не буду заставлять других, не соглашусь быть предметом привязанности».

Швед в затруднении: его трезвый расчет успешного бизнесмена оказался бессильным и никчемным в отношениях с дочерью. «Фантазии и чудеса. Вечно представлять себя кем-то другим. Началось все с Одри Хепберн, а прошло десять лет, и она с головой погрузилась в этот нелепый миф о самоотвержении. Сначала самоотверженная чушь о Народе, теперь самоотверженная чушь о Совершенной Душе. А дальше что – крест бабушки Дуайр? Возврат к самоотверженной чуши Предвечной Свечи и Святого Сердца? Грандиозная химера, самая большая абстракция – ни разу в жизни (хоть за миллион лет!) не проявить эгоизма. Ужас лжи и бесчеловечности такого самоотвержения. Нет, не нужно ему этой ее благодати – идеально-гладкой речи и всепоглощающего альтруизма; пусть была бы эгоисткой, как все нормальные люди» – мысли отца о дочери, совершающей убийства в насаждении идеального – идеального в ее представлении.

Если кто из читателей отнесет всю эту чушь на счет изысков признанно элитарного автора, то можно считать, ему пока везло. У него нет дочери, матери, жены, сестры, которая ходит в какую-то другую церковь, неважно, другую, чем все остальные члены семьи, если они вообще озабочены этой внешней стороной жизни.

Заблудшая дочь исповедует джайнизм. Энциклопедия «Кругосвет» иллюстрирует особенность философии этого варианта в пучке индийских религий древней притчей о слепцах, каждый из которых отождествлял слона с одной из его частей. Согласно статье энциклопедии, основой джайнской логики является убеждение в том, что контекстность предикаций зависит не от нашего интеллекта, но от многоконтекстности самой действительности. Джайнская концепция контекстности истины – анэкантавада («учение о неоднозначности») – направлена против абсолютизации какого-либо одного аспекта вещей. Результатом этой познавательной терапии является модель сьяд-вада, позволяющая строить предикации с «квантором ограничительности» в семи позициях.

Реконструкция джайнизма на основе терминологии математической логики становится диагнозом для человека-изгоя. Конкретное название религии, джайнизм в данном случае, не при чем, их столь много, что хватит на всех и каждого, чтобы составить целое общество, исполненное воюющими друг с другом изгоями. Столь же художественное погружение в философию ислама с шахидами на фоне отрицания самоубийства приносит ощущение, что находишься в другой палате той же психиатрической клиники.

«Эта девочка обезумела уже к пятнадцати годам, а он по доброте и глупости своей проявлял терпимость к ее сумасбродствам, приписывая ей всего лишь не симпатичное ему мировосприятие, которое, он не сомневался, уйдет в прошлое вместе с ее бунтарской юностью. И вот что с ней стало. Отец с матерью – загляденье, а дочь превратила себя в уродину. Я отвергаю то, другое, третье! Я отвергаю! Я отвергаю все на свете! Что это такое? Вместе со всем прочим отказаться даже от похожести на родителей? И все потому, что Доун когда-то держала титул «Мисс Нью-Джерси»? неужели жизнь может довести до такого унижения? Нет. Я не допущу этого!» – бесполезный протест против бессмысленного протеста.

Впрочем, история предмета зависти – Доун, госпитализированной по поводу депрессии с суицидальным синдромом – не менее показательна.

В беседе дочери с отцом выплывает типичный признак воинствующей «уникальности». «Святой джайна по традиции оканчивает свою жизнь путем сала хана – доведением себя до голодной смерти. Ритуальная смерть посредством сала хана – это та цена, которую совершенный джайна платит за свое совершенство» – дочь Шведа, по ее словам, «еще недостаточно страдает». Она обязалась не причинять вред ни одному живому существу – ни человеку, ни животному, ни растению, изучив эту свою религию в общедоступных библиотеках. Будучи знатоком, она пояснила отсталому отцу с чувством безграничного превосходства, что джайнизм не строится вокруг церкви или бога.

Разумеется, познавший истину не может разговаривать на равных с окружающими, даже в общении с собственным отцом он выступает по схеме «родитель-ребенок» в интерпретации интракционной теории Эрика Берна. Медицинский факт: болезни сна и общения – имманентный признак общества великой страны. Россию они мучают не меньше Америки. Мы так же не можем принимать решения с уступками ближнему без наглого вмешательства высшего авторитета. В его отсутствии для оправдания сладкого безумия всегда найдется подходящая религия или философия как уродливый внешний протез совести.

Короче, что бы человек ни совершал, каждая женщина имеет если не на оправдание, но побудительный мотив к этому, даже если происходит зачатие детей от того, кого непременно надо ненавидеть, насаждая в его душе мысль об убийстве этих детей. И лучшие из нас, как столетие назад в преддверии кровавого двадцатого века, будучи неподвержены всеобщему безумию, с тревогой говорят о кризисе семьи и школы или предупреждают об опасности революции. Говорят впустую, чтобы удобрить собой ее почву и в лучшем случае на десятки лет превратиться в «опавшие листья», «лишних людей», «степных волков» и т.п. Евреи в Америке тут не более чем повод для описания, подобно русским в России веком ранее.

Страдающий безумием свято верит, что он единственно нормален. Это характерно и для человека и для человечества. Всем прочим остается только с тревогой надеяться, что Филип Рот или кто-то другой в укороченном нашем будущем, в отличие от авторов сборника «Вехи» и других многочисленных предшественников по глубинному зондированию мятущейся души, сумеет пробить глухоту общества к наиболее актуальной для него собственной проблеме. И таким образом отвернет трек развития цивилизации в сторону от прямого пути в небытие.

Hosted by uCoz