23.08.07
Лев МОСКОВКИН
Книга в
Москве
Диагноз
Автору: неизлечимо здоров
Большевики
в Америке и в России
«Современные
правые радикалы США достойны имени большевиков. Как и их советские коллеги
начала ХХ века, они ведомы утопической идеей – коммунизм во всем мире меняется
на всемирную демократию; обе идеи гуманны, привлекательны для многих людей и в
теории обязательно должны работать. Но практика требует для их реализации
антигуманных средств, категорически противоречащих сущности цели, и жертв. Идеи
для большевиков превыше людей, и цель оправдывает средства. Секретность,
контроль, личная преданность вождю, узость круга и единомыслие принимающих
решения, активное участие спецслужб – все эти черты объединяют большевиков в
Америке и России. И слоганы у них тоже одинаковые: вы «либо с нами, либо против
нас». И те, и другие ведомы страхом и проникающим ощущением уязвимости. Одно
существенное различие имеется между ними: советские большевики уничтожали
прежде всего свой народ, американские – жертвуют жизнями людей других наций» –
написала в своей книге руководитель Совета по торгово-экономическому
сотрудничеству США-СНГ Вероника Крашенинникова (Россия-Америка: холодная война
культур. Как американские ценности преломляют видение России. – М.:
Издательство «Европа», 2007. – 392 с., тир. 2 тыс. экз.).
Последнее
утверждение цитаты выглядит достаточно спорным – жестокость стремящихся всех
осчастливить не знает условностей, к тому же есть опыт 11/9, когда нож
единственно правильной идеологии ударил одним из самых крупных в истории
терактов, причем не в каком-то Ираке, где людей как и бы и не считают, а в
деловом сердце самой признанно-демократической страны.
Однако тот
факт, что автор, живущий в Нью-Йорке, выступает с таких позиций, вносит свежую
струю в давние размышлизмы о поразительных чертах сходства двух столь различных
великих стран. К этому можно было бы добавить, что обретя власть столь
по-разному, «большевики» России и Америки одинаково узурпировали инструменты
управления массовым сознанием и затем подкрепили победу кровью – так
меньшинство навязывает свою волю большинству. Крашенинникова указала со ссылкой
на опрос Council of Foreign Relation, что только 14% американцев поддерживают
попытки своего государства насаждать демократию в других странах; более 3/4
опрошенных не хотят видеть США в роли мирового полицейского. «Политика
президента Буша существенно отдалилась от видения ее большинством американского
общества и сегодня выражает убеждения наиболее радикальной его части» – делает
вывод автор.
Новая
книга «Европы» издана весьма тщательно и традиционно снабжена оригинальными
авторскими рисунками А.Гажур, ассоциативно дополняющими текст и способствующими
адекватности его восприятия. При этом ни художественность оформления издания,
ни легкая доступность изложения автора – так и просится на язык: «диссертанта»
– не затеняет, скорее подчеркивает глубину выводов, отражающих чрезвычайно
высокую актуальность представленного на суд читателей труда.
По
счастью, читатели более непредвзяты и свободнее от предрассудков по сравнению с
ограниченным рамками дозволенного ученым советом. Поэтому в книге нет никакой
путаницы и ничто не скрашивает силы автора, работа грамотно и четко
структурирована, снабжена весомыми ссылками и убедительными цитатами, также компактным
девятистраничным заключением «Что может сделать Россия». Понятно, что влиять на
США в состоянии эскалации кризиса практически невозможно, но трудно не
согласиться с автором в том, что от самой России зависит многое.
Далее
достаточно подробно следуют «практические рекомендации», вытекающие из позиции
автора, по умолчанию позитивной.
Наблюдая
за событиями в мире и конкретно в Америке, откуда однажды случилась ядерная
бомбардировка, а затем глобализация, автор рецензии не может в безусловном
порядке принять установку на непрекращающееся существование человечества.
Другое умолчание – относительно исторической роли России – безусловно. «У
России имеются в наличии все необходимые элементы для успеха на международном
поприще. Как всегда в российской реальности, вопрос состоит в том, сколь умело
она сможет использовать свои ресурсы» – завершает свой труд автор. А мы его
немножко поклюем с безопасных позиций рецензента, ибо ведущий сильную игру
вынужден делиться вистами с сарычами – третьей силы на арене истории,
превышающей по вкладу две первые.
О чем, по
сути, новая книга Крашенинниковой? Если абстрагироваться от сиюминутного
включая такую ерундовинку в космической эволюции, как человечество, наплевать
на грядущий конец света для людей и вместо того, чтоб завершить личную текучку
и отдать последние долги (например, алчным судебным приставам), без спешки
почитать написанное Вероникой Крашенинниковой, приходит понимание. На примере
досконального анализа взаимопереплетений мифов и стереотипов в отношениях двух
идеологически крупнейших геополитических игроков на планете автор вскрывает и
формулирует закономерности обращения информации на публичном поле.
Приходится
оговориться, что имеются в виду не массивы информационной палеонтологии,
которые человечество успело наложить за недолгий компьютерный век, а строго то,
от чего что-то зависит в информационном поле. Такие закономерности, как мы уже
неоднократно писали, инвариантно характерны для всех трех информационных полей
– до публичного поля возникла высшая нервная деятельность, а намного ранее –
хромосомы.
Из вскрытых
автором закономерностей вытекает прежде всего то, что полтора десятка лет назад
появление этой работы в публичном поле было попросту невозможным. Явление
народу этакого информационного камикадзе со своими бесспорными идеями наперевес
сравнимо с въездом на хромом ишаке в Ерлашаим некоего выходца из Назарета. А
ведь именно тогда была пройдена одна из точек невозврата в эволюционных
фуркациях. Впрочем, сколько раз это было, а мы живем, и ни ишаки, ни идеи не
переводятся.
Причина –
в «волнах жизни», конкретно в нашем контексте – викарировании (замещении)
стереотипов. А стереотипы, как совершенно справедливо указывает автор,
поставляют готовые образы и заменяют процесс понимания.
«Независимо
от национальной принадлежности, обычный человек обрабатывает новую информацию
на основе уже имеющихся убеждений и ожиданий и стремится минимизировать
изменения и расхождения внутри своей системы верований. Теории и парадигмы
диктуют общепринятые мнения, обретающие силу социальных аксиом и не
подвергающиеся критике, а идеология структурирует ценности и реальность в
жесткую систему утверждений» – интерпретируя положение Вероники
Крашенинниковой, напомним о проблемах журналиста: актуальное полтора десятка
лет назад стало релевантным только сейчас. Массивный маятник массового сознания
качнулся обратно и вдруг открыл пониманию то, что либеральный эксперимент
России как опыт переживания собственного исторического разрыва был навязан
извне, но остался без ответа. Отчаянный рывок либерализма в отдельной взятой
стране провалился в мировой люфт-клозет без звука и упрека снизу, откуда была
поставлена клизма. Один из множества критериев проваленной Западом проверки на
идеологическую вшивость – безнадежность ратификации «партнерами» Договора об
обычных вооружениях в Европе, вынужденно приостановленного.
На этом
плавно вернемся к теме. Из сказанного автор делает вывод: «Образы «другого»
позволяют кристаллизовать собственное «я», тогда как наличие «врага» помогает
отвергнуть нежелательные негативные характеристики со стороны. Бессознательное
человека оперирует за счет «надежных» старых верований и эмоций и действует
особенно активно, когда новая информация еще не обрела рациональные формы. При
групповом мышлении – а политические решения чаще всего принимаются группами
людей – восприятие преломляется особенным образом в силу властной уверенности,
глубоких противоречий или единомыслия, размывания ответственности, коллективной
паники и многих других факторов. В данном контексте под «обычным умом»
понимается любое сознание, которое не практикует критический взгляд и научный
подход, нацеленные на раскрытие нового, неизвестного, не принятого обществом.
Способность видеть объективную реальность подразумевает постоянную практику
интеллектуальной дисциплины, которой обладает немногие – и еще более редки те,
кто стремится применить ее в повседневной жизни».
Буквально
каждого из приведенных утверждений хватило бы на индивидуальный шарик в лузу
успешной «игры в диссер». Теории и парадигмы одинаково существуют в политике и
в науке. Они задают ограничения на то, что считается «разумным» и что есть «абсурд».
Если в результате эксперимента будет получено свидетельство нового,
экспериментатор может этому «не поверить». В противном случае завернет редактор
научного журнала. Но если журнал чудом опубликует, ученое сообщество пропустит
статью мимо внимания, как нонсенс, либо обнаружит в исследовании массу ошибок.
Все это
написано автором в обоснование поразительной живучести парадигмы холодной войны,
но имеет универсальное значение. Когда я сам изучал в эксперименте in vitro
уникальные явления, ключевые для эволюции, последний наш завлаб потребовал для
публикации статистического подтверждения. Большой был либерал, подавшись из
науки в политику. Мы с ним успели пособирать подписи за возвращение гражданства
Жоресу Медведеву, но и для меня его отказ стал последней каплей. В
доказательство положений Крашенинниковой: публиковать в популярной газете «Московская
правда» в ненавязчивом жанре «политической энтомологии» удается столь серьезные
вещи, что они банально недоступны научной среде.
Далее
Крашенинникова указала, что философ-социолог Дэвид Хоукинс использует термин
paradigm blindness для описания неспособности людей увидеть или распознать
явление, прежде чем для него были созданы контекст и терминология. Вследствие
такой «слепоты» для описания текущих событий и для планирования будущего
используется парадигма прошлого. Из этого Вероника Крашенинникова делает вывод:
именно поэтому, как только Россия или Соединенные Штаты замечают в поведении
друг друга неприятные черты, термин «холодная война» немедленно возвращается в
оборот.
Развивая
тему смены парадигм, автор-гуманитарий вызывает у рецензента-естественника уже
ставшие привычными после очередной революции в науке странные ощущения. Как им
удается следовать верному пути впотьмах с фонарем, светящим куда попало? Такое
бывает не только с гуманитариями, но всегда строго в случае сочетания генетической
способности автора вычленять существенное при описании системных явлений
преимущественно в их макроэволюционном положении (которому по зубам не только
палеонтология, но и политика с экономикой).
Например, почти
всегда слова «теория» и «парадигма» гуманитарий использует, не подозревая об их
терминологическом значении. Первое – для обозначения гипотез, а второе идет в
ход как раз тогда, когда единственная система взглядов, то есть парадигма,
уступает место разнобою.
Трудно
согласиться с истрепанной истиной, рожденной при Чарльзе Дарвине и приведенной
автором в формулировке квантового физика Макса Планка: «Новая научная истина
торжествует не за счет убеждения оппонентов и внезапного просветления их умов;
скорее она торжествует из-за того, что оппоненты в конце концов умирают и
вырастает новое поколение, привыкшее к этой истине».
По моему
опыту парламентского корреспондента, массовое сознание – как погода, оно способно
меняться быстрее и круче, чем люди успевают вымирать даже при геноциде, если
рассматривать его как аргумент в идеологической дискуссии. За время работы Думы
происходили кардинальные перемены в массовом сознании, для их детектирования и
существует этот весьма дорогостоящий орган. По словам депутата второго созыва
Константина Борового, массовое сознание в целом консервативно, но что-то одно
люди готовы отдать ради чувства обновления. Во время третьего созыва массовое
сознание поплыло по разным направлениям. А в четвертом мы вообще не помним
сегодня, о чем говорили с депутатами вчера.
Что же
дальше будет?
Тем не
менее или тем более, но кругозор автора и щедрая смелость ее выводов поражает.
Что у меня лично не отнимает уверенности в строгой формализуемости
представленных ею положений, далеких от неверных позиций современных политиков,
балансирующих каждый на своей «кочке зрения». Смысловая нагруженность легкого в
восприятии текста местами напоминает Гюстава Лебона, причем в актуальном по
времени выражении. Из книги можно, например, узнать, что впервые термин «стереотип»
был введен в общественные науки в двадцатые годы прошлого века в США, когда
возникла необходимость изучения и объяснения законов функционирования массового
сознания. Причем основателем концепции стереотипного мышления и поведения, а
также общественного мнения, стал Уолтер Липпман. Он описывал стереотипы как
упорядоченные, схематичные, детерминированные культурой «картинки мира» в
голове человека, которые экономят его усилия при восприятии сложных социальных
объектов и защищают его ценности, позиции и права.
Есть в
книге и впечатляющие примеры живой роли прессы в США, слегка взламывающие
стереотипы о силе Первой поправки. В 1972 году Верховный суд выудил журналистов
из-под защиты пресловутой поправки и не позволил отказаться от дачи показаний «большому
жюри». Еще кажется на слуху история 2005 года, когда Джуди Миллер из The New
York Times приговорили к 18 месяцам тюрьмы за невыполнение требования суда
раскрыть источник в скандальном деле по утечке информации о подпольном статусе
сотрудника ЦРУ Валерии Плэйм. Журналистка была освобождена после 85 дней
отсидки по звонку скрываемого ею источника – главы аппарата вице-президента
Чейни Льюиса Либби.
Учитывая
столь красиво и убедительно аргументированные выводы Крашенинниковой, надо
думать, поставленный перед ней вопрос и найденный ею ответ в форме оригинальной
книги представляет интерес более чем познавательный, это попытка технологии
выживания человечества с ключевой ролью в этом нашей страны. Несомненно, изданием
Крашенинниковой великий Павловский (главный редактор) с помощью верного Глазычева
(директор издательства «Европа») совершил воистину гроссмейстерский ход в разыгрывании
безмерной любви к президенту России независимо от фамилии оного, переплюнув
Жириновского, который тоже не слабый фанат монархизма больше короля.