12.11.07 Лев МОСКОВКИН

Книга в Москве

Эффект бабочки

Творец – это тот, кто творим

Наука окончательно слилась с искусством – такое ощущение остается от общения, иначе не скажешь, с книжкой о стремительно набирающем популярность чисто формальном направлении высокохудожественной науки о самоорганизации под брендом «синергетика» (Елена Князева, Сергей Курдюмов. Синергетика: Нелинейность времени и ландшафты коэволюции. М.: КомКнига, 2007. – 272 с., тир. 3 тыс. экз.).

Осознание самоорганизации как системности в изложении абсолютно зубодробительных проблем науки взорвало умы ученого мира. Эффект был столь силен, что синергетика до сих пор воспринимается новацией. Между тем, благодаря выдающемуся по легкости изложения сложного ученому Сергею Павловичу Курдюмову синергетика, существующая десятки лет, обобщила едва ли не все революции в разных направлениях консервированной в прошлом веке науки – веке классификации и редукционизма. Курдюмов сыграл для синергетики примерно ту же роль, что Тимофеев-Ресовский для теорий микро- и макроэволюции, Ричард Фейнман для физики, компания веселых французов под брендом «Бурбаки» – для чистой математики.

Макроэволюция – органичная часть синергетики, как сама синергетика проистекает из физики вообще, которая в свою очередь стоит на математике, как на прочной табуретке, но с петлей на шее. Это не фигуральность, а истина. Только смелость в фантазиях ученого спасает его от падения в небытие привлекательных соблазнов. Нас окружает пронзительноголосые сирены торсионных полей, эзотерики и левитации, нейролингвистическое программирование, телегония, включая особо сладкую парочку – лохнесска в обнимку со снежным человеком верхом на летающих тарелках.

Смерть ума, приговор и диагноз в одном флаконе, – креационизм в его извращенном применении как абсолютного запрета на познание мира. Красота антропного принципа затаптывается клерикалами и прочими профанами, взалкавшими духовной власти.

Что ведет ученого в обход оскопляющих сознание соблазнов? Та же красота, но об этом позже.

В копилку имени Курдюмова упали для нас изумительная красота фракталов и множеств Мандельбро как источника алгоритмов для компьютерного калейдоскопа, теория катастроф Рене Тома в виде семерки дифференциальный уравнений, поразительное словосочетание «структура хаоса» (обнаруженная физиками в середине прошлого века), странные аттракторы, когерентность и эргодичность, режим с обострением и многое другое.

Термины экономят разум – если он есть.

Синтез наук, Курдюмов тут был не единственным, вывел в конструктивное русло непримиримость парадигм редукционизма и холизма.

Рядом с Сергеем Павловичем было как-то легко. Он возвращал науке ее нативную роль источника наслаждения от познания мира. Костыли диссертабильности в поступательном движении к степеням и званиям для него как бы не существовали.

Елена Князева придала синергетике Курдюмова естественно-женское звучание, без которого многое осталось бы за кадром. Как тут не вспомнить великого неудачника Илью Пригожина. Он создал неравновесную термодинамику, и спасовал перед дарвинизмом.

Для авторов новой книги нет пределов. Под одной обложкой – уравнение Шредингера и стихи Рильке, живое и неживое, теория и красота. На обложке – фрагмент картины японского художника Ширахазе Бунко и гравюра М.К.Эшера «Водовороты».

Красота тут не только в применении к теории, а красота вообще – такое виртуальное свойство объекта, не существующее в отсутствии вооруженного эстетическим чутьем субъекта. В таком случае красота становится первым, последним и единственным критерием невырожденной эволюции. Эволюции в том числе динозавров и млекопитающих, сказки и компьютерных программ, государства и человечества, науки как картины мира, реконструированной человеческим сознанием.

Новая книга Курдюмова и Князевой – прекрасная сказка о жизни в научно-познавательном изложении, любимом жанре советской интеллигенции. Она снабжена чудесным словариком и трогательным заключением философа о физике: «Идеи должны принадлежать миру. Слово об учителе».

Жаль, что эта сказка для человека с по-детски открытым восприятием попадает строго на научную полку, к которой читатель сказок не подойдет. Мы не знаем, почему та или иная идея, картинка, мелодия распространяется пожаром, другая похожая, более содержательная и интересная, остается по ту сторону жизни как формы существования информации. Я не понимаю мир людей, мне странно, что сейчас наибольшая популярность остается за произведениями, буквально высосанными из пальца, отгораживающими сознание от реальности, как мента от трупа или диссертанта от истины. Такие издания обязательно лежат непосредственно за входом в книжный магазин. Бросая взгляд на то, что у входа, чтоб знать, чем живут люди, я сначала захожу в заветный угол, где в Библио-глобусе на генетике смыкаются биология с физикой через эволюцию и синергетику. Тут можно найти труды современного эволюциониста Юрия Чайковского или Николая Кольцова, учителя Тимофеева-Ресовского, также все по синергетике включая исчерпывающую книгу по турбулентности крутого физика Юрия Климонтовича.

Что еще можно найти на полках времен ренессанса книгоиздания, я могу просто не знать, «Имя Розы» переместилось из библиотеки в магазин и правит бал тут мерчандайзер – как он расставит книги по полкам, так и будет. Роль автора и даже издателя, увы, вторична. Для успокоения можно сослаться на описанный в рецензируемой книги «эффект бабочки»: какая-то незначительная случайность отправляет процесс с обострением в другую сторону. И человек, и человечество остается без места в жизни, потому что действительная роль виртуального бога над нами приватизирована случайным меньшинством какого-то цветного свойства – голубого, коричневого, оранжевого, розового. Вся радуга приватизирована кем-то, с кем у меня лично нет ничего общего, но оно выступает в том числе и от моего имени, не спрашивая согласия. Такой вот я «Степной волк», чтоб не расплакаться в реминисценциях про опавшие листья, героя нашего времени и далее по трафарету на входе-выходе фашизации очередного холокоста.

Меня все это приводит в бешенство, но затем убаюкивает понимание, почему так. Понимание приходит с красотой синергетики. А потом уже ее закономерности оказываются всеобщими и теряется грань между гомологией и аналогией, растворяется пропасть между гуманитарным и естественнонаучным направлениями. И лучше всего, наглядней синергетика работает на парламентской площадке – есть такой жанр думской журналистики в формате «политической энтомологии» Владимира Прибыловского и Григория Белонучкина. Перемены массового сознания невозможно предсказывать, но тем более им легко управлять. Делается это обновлением через превентивные катастрофы, тут теоретик-эволюционист находит понимание практика в лице выдающегося биотехнолога политического свойства Глеба Павловского. Политтехнологией стало то, что в «Синергетике» отмечено на 209-й странице словами «разрушение как креативный принцип» со ссылкой на Михаила Бакунина – оригинатора идеи первой из четырех в историческое время пандемий глобализации: анархизм, коммунизм, фашизм, либерализм.

Как и почему идея овладевает умами?

Авторы объясняют это следующим образом: «Не субъект дает рецепты и управляет нелинейной ситуацией, а именно нелинейная ситуация, будь то природная ситуация, ситуация общения с другим человеком или с самим собой, как-то разрешается, формируя при этом и самого субъекта. Нелинейное, творческое отношение к миру, таким образом, означает открытие возможности сделать себя творимым. Позволить нелинейной ситуации или другому человеку влиять на себя. Строить себя от другого. Похожий принцип находим в поэтическом государстве Поля Валери: «Createur est ctlui qui fait cree» («Творец – это тот, кто творим»).