19.05.08
Лев МОСКОВКИН
Книга в
Москве
Жизнь и
смерть Риты Пановой на черном континенте
Африка как
предлог и синдром брошенного ребенка
Все более
волнует вопрос, открывающий бесконечную тему эволюции как творчества: понимает
ли сам автор, что написал? На что замахивался? Как соотносится то, что
получилось, с авторскими намерениями? Или я, необязательный читатель, увидел за
текстом нечто совершенно иное, противоположное, неожиданное для автора, вроде
смысла жизни и тщательно выписанных причин потери этой единственной ценности?
Впрочем,
главное в том, что они были – авторские намерения.
В новом
романе Ники Муратовой «Гавань разбитых ракушек» (М.: Эксмо,
2008. – 352 с., тир. 5 тыс.) авторские намерения просматриваются достаточно
четко.
«Как все
сложно в мозгу Homo sapience! Ему, как биологу, казалось, что
людям во многом надо поучиться у животных. Эволюция,
приведшая к такому восхитительному прогрессу разума, сыграла жестокую шутку –
теперь этот разум не мог прийти к согласию с самим собой и, вместо того чтобы
делать все для процветания и выживания человеческого вида, все чаще и чаще
способствовал противоположному» – думал профессор биофака Георгий Панов, с
болью наблюдая за метаниями и страданиями дочери Ольги, главной героини романа.
Ближе к
концу романа Ольга поняла, что целый год бок о бок с
ней жила ненависть и верила она россказням вместо того, чтобы набраться
храбрости и увидеть, что стоит за этими словами.
«В плохое
так легко верить! Обижаться и жалеть себя – проще не бывает. Комфортно и легко.
Придумать множество веских причин, чтобы сбежать от себя самой» – прозрение к
героине романа пришло в итоге смерти ее «alter ego»,
врача-африканки. Казалось, общего у двух молодых женщин только то, что обе
получили высшее образование в России и спустя годы оказались на работе в одной
международной организации на западе Африки, в Гамбии. Почему же так похожи их
голоса? И откуда у непохожей на соплеменников африканки столь жгучий интерес к
своей русской начальнице?
Диалоги
романа выписаны с почти назойливой тщательностью. Автор не просто владеет
информацией о предмете, знает буквально все существенное как о деятельности
НПО, так о и жизни – жизни в Африке и России, нынешней и прошлой. За страницами
романа забываешь, что это не жизнь, а текст о ней, и кажется нелишним
предупреждение: «Все события, имена и характеры в этой книге вымышленные. Любое
совпадение с реальными людьми и обстоятельствами является случайным».
В этом
трудно согласиться с автором, совпадений удивительно много с нашим «обычным»
существованием в России. У наших подруг перманентный «синдром брошенного
ребенка», они и собственных случайных детей воспитывают так же, отчего дети
болеют. Чувствуешь тут себя, как в Африке – чужой стране с непонятными тебе
обитателями. Ты здесь как бы с миссией и кажется достаточным что-то изменить,
например, запретить «обрезание» девочек, вернуть женщинам наслаждение жизнью и
все будет чудесно у этих африканцев...
Перед
отъездом волонтер Пол дал Ольге почитать свой дневник «Моя бесполезная работа в
Африке». За два года пребывания на этой работе он окончательно запутался,
«зачем мы здесь». Африке помогают уже более пятидесяти лет, ничего не
изменилось, где-то даже стало хуже. «Дети в школах привязываются к нам, мы
видим в них детей, мы умеем играть, развлекать, чего не умеют местные, мы умеем
поговорить и обнять. А потом мы уезжаем, а местные учителя принимают огонь
разочарований и обид на себя. А дети чувствуют себя обманутыми и брошенными» –
Ольга пытается с этим спорить, но у Пола больше опыта и основанных на нем аргументов.
Африка –
предлог, художественный прием. Практически типичный –
как у Николая Гумилева. Только с вполне современным выходом из положения. Можно
сказать, у Муратовой получился роман о преодолении ненависти.
Собственно,
преодолеть ненависть в себе может и можно, и люди станут для тебя открытой
книгой с повторяющимися страницами. Но тогда будешь ощущать себя и вовсе чуждым
среди людей, которым не сможешь навязать свой сверхценнный
для их спасения опыт. Получается жизнь с какой-то раковой опухолью и так в
любом коллективе, любой семье, стране. От этого нет спасения для того, кто
показался людям иным. Например, более молодым и успешным. Просто другим, кто не
хочет таскать с собой добровольные кандалы опухоли. В России такое всегда случалось включая войну и ГУЛАГ.
Глазами
героини данная заезженная тема выписана мимолетно и верно, без нее нельзя. Как
и без роли КГБ, отраженной в известном, но до сих пор неожиданном качестве.
Впрочем, в
романе Ники Муратовой присутствует только тень некой организации с мировыми
интересами, действующей поперек межличностной ненависти.
Но не
будем раскрывать фабулу – роман настолько интересен сочетанием знания жизни,
художественного уровня, ясностью раскрытия актуальной цели, что его, право
дело, стоит прочитать.
PS. То
что я слышал на эту тему – сидром заброшенности, или синдром брошенного ребенка
– не имеет отношения к тому, растит ребенка мать или не мать. Впервые я услышал
об этом и многом другом в 1968 году на лекциях Владимира Эфроимсона по генетике
человека. Речь идет о такой ситуации, когда ребенка кормят-поят, но совсем им
не занимаются. Как оказалась, т.н. эмоциональная депривация
приводит к тому, что человек вырастает генетически другим.
Насколько я смутно это
помню, есть еще такое нарушение, как замедленное созревание пирамидных структур
мозга. Ребенок компенсаторно раскачивается. Есть
дети, которые без традиционного для Руси укачивания и ритмики просто не могут
существовать, они часами раскачиваются на качелях или бесконечно слушают
ухающую «музыку»
Насколько
я понимаю, проблемы с созреванием мозга связаны с гибридным дизгенезом
и они распространены весьма широко, раскачивания – далеко не самый плохой
вариант выражения этого и я не уверен, что это болезнь.
Однако на фоне кризиса
семьи и перманентных бытовых войн, в которые вовлечены родители, дети не могут
вырасти полноценными. Неимоверно тяжело дети воспринимают ссоры родителей и
разделение детей по значимости – это было в отношении нас с братом, и особенно
ужасно – у близкой мне женщины. Личность деформируется на всю жизнь. Поэтому
бессмысленно искать у детей какие-то детальные причины, лечить аутизм, таскать
по врачам, если нет главного – полноценной комфортной семейной среды с
адекватными полу социальными ролями. А этого практически ни у кого нет.
О синдроме брошенного
ребенка я вспомнил в связи с тем, что мне на рецензию попала книга «Гавань
разбитых ракушек».
Если ребенок не такой как
все, он еще и в коллективе подвергается преследованиям. В этих условиях искать болезни как правило лучше не надо. Но нельзя и пропустить
что-то «простое» в действии. Например, как было у моей дочери, когда резко
возрастает внутричерепное давление и это заметно
прежде всего по изменению типа личности. В этом случае без ургентных
действий ребенок умрет. Но конкретика в таких условиях, как мы живем уже
десятки лет – скорее редкость, как правило непокой идет все больше от мамы.
Что с этим делать, не
знает никто. Мне кажется, проблему решила для себя автор книги Ника Муратова.
Она же консультировалась с какими-то психологами, когда писала роман.