02.08.10 Лев МОСКОВКИН

Спустя 12 лет

Баня как лекарство от стервы: не можешь пережить – опиши

Искусство жить со стервой = искусство жить, потому что других не бывает, и в этом причина мирового кризиса

Деревня в Калужской области – лучшее место на Земле, где можно быть с любимой и нашими детьми. Моя любимая жара не спадает, только небо заволокло дымом отдаленных пожаров. В душе тревожно и в голову лезет философия: чем отличается здоровая женщина от больной? Здоровая забывает, на что жаловалась вчера, а органов в женском организме хватает на все случаи жизни.

Диагностический признак стервы – не издевательства над мужиком и даже не провокация агрессии, а отказ от удовольствий. Буквально блок на удовольствия. И очень много тоски по любви и ласке. На деле же язвительность и провокативное общение. Можно сколько угодно изучать стерву, записывать на диктофон, но понять ее невозможно, а перевоспитать – смертельно опасно. Кто-то погибнет обязательно. Лучшее описание данного явления – у Татьяны Соломатиной «Психоз». И задолго до пандемии гиномании один из наиболее аномальных математиков 20 века Алан Тьюринг вывел основное качество Homo sapiens – способность совершать неразумные поступки.

Любая «нормальная» женщина состоит из двух начал, сжирающих друг друга – любви и ненависти, и не признает одно свое состояние, будучи в другом.

В файле Rhymes, скомпонованном из стихов и писем 80-90-х годов, я нашел кажется все про любовь и ненависть (Стихи четырех человек на одну тему, счастливые письма из роддома и прозаическое заявление о разводе – тут м.б. важно, кто к кому обращается, но я запутался). События последних дней заставили меня его вывесить... Чувство щемящего стыда за удар кувалдой, предназначенный дурной голове любимой женщине, по счастью оказался перенацелен на тупое дерево, заставило перечитать слова, которые никто с языка не тянул и не слизывал, слова о любви.

В итоге я пишу новый текст. Пишу по принципу Александра Рубановича, который буквально спас меня тогда: не можешь пережить – пиши. Мне это безусловно поможет, и для стороннего читателя обязательно внесет некую ясность понимания, что ненависть есть не более чем результат манипуляций. И дальше он рискует еще опасней завязнуть, ибо понимание – путь не на Солнце, а дальше в тьму, как это случилось с Германом Мансуровым. Будучи вооружен пониманием причин взаимного вредительства в ученой среде, он подпал под отравление солью таллия.

Женские страсти, Антилюбовь изобретательно-сильнее мужского разума. Да в общем-то и не понимает никто ничего из-за пандемии болезней сна и общения. Чем меньше способностей к содержательному диалогу, тем больше самомнение и соответственно подверженность манипуляциям.

Мне можно сказать «повезло». Все три моих любимых жены, столь разных по расовому происхождению, воспитанию, отношению к сексу, и вообще во всем, оказались одинаковы в дьявольском таланте к науке, любовной страсти и самое главное – как носители описанного Владимиром Эфроимсоном синдрома брошенного ребенка. Они совершенно инвариантно отказывались понимать причину их проблем с мужчинами и в семейной жизни в детской тоске по недостатку маминого внимания. Все три выливали груз души на того, кто рядом, манипулировали для этого детьми и фактически жили на контрасте ссор-примирений, активно синтезируя проблемные ситуации и совершая подвиги для преодоления последствий.

Все это банально и очевидно, но каждый новый раз приходится типа Мюнхгаузен вынимать себя за волосы на уровень понимания, что если на тебя орут или над тобой изощренно издеваются, то твое пьянство и вообще весь ты сам тут не при чем во всем, кроме одного – что соглашаешься ее терпеть. Чем больше терпишь, тем сильней душевная стихия и опасней последствия. У нас не доходило до сжигания ребенка в печке или разрубания сыновей топором, как бывает, и может быть поэтому я поставил себе задачу в принципе избежать провокаций на семейном фронте.

Насколько я понимаю, наиболее страшно проблема стоит в США, потому что в их ханжеском обществе действует моральный запрет на правду о причинах кризиса. У моих родственников в Америке и Англии на порядок больше достаток и на столько же меньше возможностей, потому что достаток в семье и давление на нее общества дает больше возможностей женской дури. Но и у нас с правдой тоже все непросто. На мой взгляд, речь идет прежде всего о пандемии женской распущенности, которая напоминает мужской алкоголизм и по сути м.б. названа гиноманией.

Женщина психологически очень пластична и ей все равно, чем выдразнивать мужчину. У женщин последнего советского периода было принято отказывать мужу в сексе и иногда даже сдавать его менту на 15 суток за приставания. Позже распространилась мода бросать детей на мужа, даже совсем маленьких. Классическими но нечастыми способами остаются демонстративно-шумный секс с соседом, чередование таких увлекательных занятий, как битье посуды с глотанием таблеток, игра под названием «больной ребенок» или такой художественный вариант, как творческое создание соперницы, что в частности описано у Тьюохи или Сименона и я сам оказался игрушкой в подобной ситуации трижды.

Самый тяжелый по душевным последствиям вариант случился у меня с первой и кажется наиболее разумной из всех. Сейчас вряд ли кто поймет, что я напишу, кроме тех, кто непосредственно попал под раздачу. Правду возможно могла бы написать талантливая и популярная Людмила Улицкая, изображая из себя генетика. Поскольку в «Казусе Кукоцкого» она по сути наврала, а фильм и вовсе вывернут наизнанку, укажу правду я. Я писал об этом в вопле души, иначе не скажешь, под названием «Любовь как лекарство от смерти», призывая не останавливаться на рождении одного ребенка. Его опубликовали опять же в вывернутом варианте в приложении к АиФ «Дочки-матери»: неведомый мне редактор слегка прошелся по тексту, выпятив призыв не рожать вообще никого и никогда.

Улицкая – носитель не меньшего таланта, чем те, о ком я пишу. Ее «правда» оказалась не более чем прозрением на уровне Голоса Америки, который вещал, когда мы его не слушались, как сейчас, с его фашистской политикой «мягкой евгеники» для оккупированных территорий. А тогда произошло вот что. При всем размахе массовой гибели детей от послевоенных зачатий запрет на аборты сделал свое дело и когда мои сверстницы дожили до репродуктивного периода, их одуревшие от генетического ужаса перед зачатием матери потащили на аборт при малейших признаках беременности!

Отец нерожденного ребенка не играл никакой роли, будь он зачат после пьянки в тяжелых и безнадежных воспоминаний, кто из нечаянных гостей снял с нее трусы и чей член оставил сперму, или это был вполне счастливый брак с радужными перспективами, сломленными запрограммированным бесплодием.

У каждого времени свои песни и нам не суждено понять друг друга. Поэтому я напишу о том общем, что казалось бы меня и вовсе не касается. Трижды в моей профессиональной карьере, а она безусловно состоялась, присутствовал расклад, когда руководителем коллектива манипулировал человек, номинально ни за что не отвечающий. Дважды это была женщина, во всех трех случаях руководитель умер (Борис Логвиненко, Алексей Иорданский, академик Фадеев, манипуляторами были соответственно похожая на ведущего редактора МП Татьяну Калинину Ольга Федоровна, Джульетта Атаева, Гелий Тарабрин).

Она с ним не спала, она ему наливала и подсовывала еще хуже себя мазохисток-профессионалок, и все три истории имели некий резонанс без связи друг с другом. Во всех трех случаях больше всего доставалось мне как понимающему суть игры. Косвенно все описано.

Общего во всем этом то, что разум тут роли не играет, женские действия целеустремленны и целенаправленны, но неосознанны. Она все решает за мужа или начальника, виртуозно манипулирет окружающими и ответственности не несет. В словах звучит противоположное. Собственные действия не признаются и отрицаются. В худшем случае звучат неубедительные обещания, типа как у алкоголика в жанре «больше не буду». Но это уже высший пилотаж и сосем не удается добиться понимания, что сама манипулятор пострадает больше всех – от болезней детей, смерти мужа, затем от разрушения коллектива на работе, куда переносится мишень манипуляций после выжженной ненавистью семьи. Пределов на этом пути нет, происходит нечто вроде эволюции паразитизма: или нарастает вирулентность у того же игрока в биотопе или его вытесняет другой, более вирулентный, с еще более низкой общей жизнеспособностью вследствие своей узкой специализацией к конкретным экологическим условиям. Паразит живет вечно, как и раковая опухоль, т.е. ровно столько, сколько отмерено телу хозяина. В этом его кардинальное отличие от хищника.

PS. Синдром брошенного ребенка изумительно художественно описан в романе Ники Муратовой «Гавань разбитых ракушек» – знаковое произведение для современного кризисного мира.

* * *

Любовь – невидимая нить –

Способна тихо задушить.

Но может рану так зашить,

Что можно будет дальше жить.

И каждый маленький стежок –

От боли к радости прыжок.

А этот простенький стишок –

К тебе еще один шажок.

24.08.2010

Лев, не грусти!

Hosted by uCoz