17-18.12.10 Лев МОСКОВКИН
Черно-белая наука, или
навеки с Лысенко
Юбилей: жизнь есть способ
существования информации
Время генетики: жизнь
есть способ существования информации, а объект исследования должен быть
съедобен
Восьмидесятилетие кафедры
генетики Биофака МГУ торжественно отмечено в 17.12.10 в Большой биологической
аудитории факультета, затем в 10-й столовой. На юбилеях принято говорить
хорошее, но наша кафедра отличается от всех прочих в рамках тенденций нашей
острой науки. В ней, как и в целом в России по сравнению с остальным миром, все
происходит раньше, сильнее, шире, глубже, и уже не проходит никогда, наука
генетика как и страна Россия остаются в состоянии вечной юности. У нас нет
климаксов, одна пубертация сменяет другую. Сейчас вновь пришел 48-й год и ущерб генофонду
намного больше от нынешнего внешне-внутреннего врага, чем от того чисто
внутреннего.
Разумеется, звучали в
микрофон юбилейные дифирамбы, перемежаясь репликами без микрофона от
предпоследнего завкафедрой Сергея Шестакова с его синдромом публичной правды.
Зачитывая приветствие выпускников кафедры из-за рубежа – «к сожалению,
приходится делать это заочно», Шестаков повторил слова академика РАМН Николая
Бочкова: «Не знаю – гордиться или сожалеть». Можно ссылаться на недостаток
финансирования, тщательно забывая, как бурно развивалась наша наука при
отсутствии финансирования и то, как кафедра разгоняла талантливых в генетике
выпускников, заполняя ставки еще более талантливыми политиками от науки.
В отличие от 50-летия
кафедры биофизики Физфака, студентов было мало, тем более что нынешние студенты
ведут себя тихо и малозаметны, в отличие от нас, выпускников 70-х. Мы не давали
нашим преподавателям почивать на лаврах и спорили с ними.
Нынешний заведующий
Владислав Зинченко – своеобразный аналог великого организатора Столетова –
представил картину учебно-научной жизни кафедры. Тут есть чем гордиться,
генетика это позволяет. В научный оборот полноправно вошло то, что прежде
считалось ересью: мобильные элементы, горизонтальный перенос. Даже ключевые для
любой эволюции уникальные события не отрицаются ввиду их недиссертабельности
из-за отсутствия моментов распределения и соответственно статистической
достоверности повтора.
Профессор Марлен
Мкртичиевич Асланян представил ретроспективу развития кафедры с момента ее
создания в 1930 года сквозь войну, лысенковщину, неоднозначное возрождение,
остановившись на том и опустив общее для науки безденежье.
По словам Асланяна,
возрождение генетики началось с семинара «Актуальные проблемы генетики» для преподавателей,
организованного Шестаковым в 1965 году, когда лысенковцы были еще очень сильны.
Собрали на Биофаке 400 человек, каждый день проводились 2-3 лекции, шли два
практикума – дрозофильный и по генетике микроорганизмов. С лекциями выступали
Сос Алиханян, Борис Астауров, Андрей Белозерский, Николай Дубинин, Николай
Тимофеев-Ресовский, Александра Прокофьева-Бельговская, Николай Турбин, Николай
Шапиро, Владимир Энгельгардт, Владимир Эфроимсон, декан Николай Павлович
Наумов. На следующий год лекции были изданы.
В мае 1966 года прошел
первый организационный съезд Всесоюзного общества генетиков и селекционеров.
Организатором был Шестаков, первым президентом был Борис Львович Астауров.
Президентом ВОГиС, также председателем оргкомитета 14-го Международного
генетического конгресса был Бочков. Генетике учились заново по учебникам
Лобашова и Мюнцинга,.
М.Асланян не коснулся
событий 70-х годов, когда смертью беспартийного ректора Петровского была
отмечена идеологизация естественнонаучной сферы. Наумов был смещен с поста
декана, как и другие деканы естественных факультетов МГУ. Два десятка лет с
1970 по 1990 год проходила т.н. «эпоха переаттестаций», начатая воровством
результатов исследований сотрудниками директора ИОГен Дубинина и доходившей до
драк с вызовом милиции борьбы за посты. Ученым под предлогом повышения зарплаты
предлагалось самим определить, кого для этого надо уволить. Так основой
двадцатилетия стал инструмент незаконной конкуренции, описанной в 1967 году
Эфроимсоном в развитие идеи «гена альтруизма» и называемой сейчас моббингом,
буллингом, боссингом. Сотруднику без выдающихся перспектив предлагалось,
например, место завлаба, причем устранение действующего завлаба оставалось на
его совести. Применялась практика физической ликвидации рабочего места. Так
вынесли стол Нины Орловой в ИОГен и посадили на ее место очередную жену
Дубинина. На Биофаке аналогичным образом избавились от завкафедрой
гидробиологии. От поста главы ВОГиС оказалась Прокофьева-Бельговская и
развернулась борьба за него, чтобы не допустить Дубинина. В этот период наука
пострадала не меньше, чем после августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 года. Причиной
стала противоположная роль власти. Если Сталин поддержал Лысенко и позволил ему
довести катастрофу науки до завершения, то Дубинина ни Хрущев ни Брежнев не
поддерживали. Напротив, по свидетельству историка генетики Василия Бабкова,
«окриком» из ЦК КПСС Дубинину велели оказаться от шельмования Эфроимсона и
Тимофеева-Ресовского, потому что эти непризнанные коллегами генетики всемирной
известности потребовались власти для зарубежного имиджа страны. Хотя обоих
лишили доступа к университетской кафедре в 1968 году, на втором съезде ВОГиС в
1972 году они выступали и приехал опальный провокатор Жорес Медведев, а на
приеме от имени Астаурова в Доме ученых Тимофеев-Ресовский буквально блистал. В
1978 году во время обострения холодной войны на 14-м Международном генетическом
конгрессе в Москве Эфроимсон собрал огромное число слушателей лекцией по своей
«теории гениальности» с пятью причинами. На своей секции Конгресса ее ведущий
Валентин Кирпичников не прервал выступление с политическими упреками по
нарушениям прав человека.
Сейчас практически
неизвестно ни в генетике ни в теории журналистики то, что идея Эфроимсона под
названием «ген альтруизма» в 60-х годах вызвала мировой резонанс на уровне
возникшего в ответ на запуск в СССР первого искусственного спутника Земли и
затем полета Гагарина. Генетики ссылаются в теме альтруизма только на Дарвина.
В настоящее время интерес
к генетике и вообще к естественной науке возвращается. Одновременно российской
властной элитой затеяна новая революция в науке. На сей раз под давлением
Вашингтона реализуется желание Минфина отказаться от финансирования российских
образования, культуры, здравоохранения и науки. Биологические НИИ из системы
академий передаются в министерства, например, МЗСР. Искусственный, дикий и
человеческий генофонд терпит сейчас ущерб больше, чем принесли войны и
революции. Сбылось предчувствие Эфроимсона: США, проведя реформу образования в
ужасе от преимуществ советской системы, провалив свою реформу, разрушает нашу
систему. Фонд содействия жилстрою забирает без компенсаций участки селекционных
станций, оставшихся от сети Вавилова. Поля Немчиновки вытаптывают, еще ничего
не строя для виртуального Инновационного центра Сколково. Нависла угроза над
ботаническими садами. Со времен руководства МЭРТ Германом Грефом проводится
политика разрушения генофонда путем затопления импортом без учета
районирования. Вопреки сопротивлению депутатов, продавлена через Думу ратификация
о «гуманных капканах», направленная на подавление отечественной пушно-меховой
сферы. Сейчас американцы интенсивно скупают семена отечественных сортов,
спермодозы от остатков поголовья таких пород, как романовская овца, степной и
якутский скот. Гибнет или уже погиб архив Василия Бабкова и Елены Саканян –
включая все материалы к трилогии «Зубр» и то, что удалось вывезти из
Берлин-Буха.
Проблему усугубляет
известная антироссийская позиция отечественных СМИ, о чем постоянно говорит
председатель думского комитета по экономполитике Евгений Федоров и др.
депутаты. Вторая причина состоит в отсутствии научной журналистики, причем
активная работа в рубрике «Гранит науки» выпускницы кафедры генетики Марины
Аствацатурян ничего не дает по причине особо выраженной проамериканской позиции
«Эха Москвы». В результате обсуждение указанных проблем в Думе из всех
парламентских журналистов зачастую кроме меня никого не интересует. Между тем
нынешние формы войн против России самоорганизуются из США тем же способом, как
это описано в книге «Война Чарли Уилсона» о его ключевой роли в необъявленной
войне против Советского Союза в Афганистане или экономических войн, которые
ведут США для сохранения бреттон-вудской системы. Для МГУ оставили привилегии
не в полной мере подчиняться требованиям новой системы образования и возможно
уровень образования удастся не только сохранить, но и немного отыграть
потерянное в постсоветское время, но реализоваться выпускникам придется за
границей, т.е. США готовят кадры для себя.
Насколько мне известно,
сами генетики причин не знают, а о следствиях предпочитают об этом публично не
говорить, обвиняя во всем Думу. Директор ИОГен Николай Янковский в мае
предупредил, что мы даже не знаем, какие катастрофы нам еще предстоит пережить,
но на ужине по случаю юбилея с улыбкой отказался от своих слов: «наверно пьян
был». По сравнению с современностью, атаки Лысенко в большей степени сплотили
ученых, чем рассеяли и стравили их. Возможно по этой причине профессор Асланян
подробно рассказал, как это было, честно отметив двуединую роль Столетова как в
организации сессии ВАСХНИЛ, так и в возрождении генетики на Биофаке.
На юбилейном заседании о
науке говорил только действующий завкафедрой Владислав Зинченко, обозначив
направления исследований и назвав сотрудников – руководителей исследований. Не
случилось ничего подобного тому, что прозвучало 27.11.09 на юбилейной
конференции кафедры биофизики Физфака МГУ, где Симон Шноль подробно рассказал о
зарождении и развитии нашей науки, указав на конкретные роли в этом Мензбира,
Толстого, Колли, Кольцова и Тимофеева-Ресовского с его «зеленой тетрадью», что
является изумительной иллюстрацией самой эволюции.
Я, Лев Московкин,
закончил кафедру генетики в 1972 году, успев поучиться и на Физфаке и в НГУ.
Среди моих учителей большинство с мировой известностью: Тимофеев-Ресовский,
Прокофьева-Бельговская, Владимир Эфроимсон, Виктор Гиндилис, Владимир Гвоздев,
Алексей Ляпунов, Вадим Ратнер, Николай Воронцов, Симон Шноль, Александр
Рубанович, Василий Бабков, Виген Геодакян, Лев Животовский. Также Иван
Глущенко, чей архив использовал Валерий Сойфер – если б он не украл хоть
что-то, пропало бы все, но и он не заинтересован в истине. Сотрудники
лаборатории Глущенко Изабелла Марьяхина и Валентина Внучкова, которые были
мировыми лидерами в культуре ткани (генетической инженерии) растений. Они
унаследовали методы и идеологию Фаины Куперман, чьи работы были описаны в новом
времени депутатом от КПРФ второго созыва Виктором Шевелухой.
Некоторые из них
обидятся, увидев свои фамилии в одном списке, но я знаю правду. Отношения со
своими непосредственными преподавателями могли быть сложными, но выручала
поддержка Нины Орловой, Марлена Асланяна и как ни странно Сергея Шестакова с
его уникальной терпимостью к чужой позиции. И я не могу считать учителями тех,
с кем мне было проще и чьи имена сейчас звучат чаще других: Николай Шапиро, Сос
Алиханян, Алексей Северцев. Я продолжаю бурно учиться, пережив и переварив
революцию в науке, когда утвердились в ней самоорганизация и структура хаоса в
основе эволюционного фактора «волны жизни» Сергея Четверикова. Они упразднили
привилегии гуманитарной науки и обеспечили валидность теории Макроэволюции
буквально на все процессы, в которых что-то происходит с информацией, будь то
экономика или записное законотворчество. Тем временем мир перевернулся, из
стран эталонной демократии шельмуют науку климатологию, как в СССР генетику с
кибернетикой, и насаждают нам нацистскую евгенику в форме ювенальной юстиции.
Все чаще звучат голоса, что в США науки нет, только зарабатывание степеней и
положения, как в армии, при этом молодежь в кампусах спивается. У нас наука
возрождается и убивается одновременно. Придется повторить: искусственный, дикий
и человеческий генофонд терпит ущерб больше, чем принесли войны и революции.
Сбылось предчувствие Эфроимсона: США, проведя реформу образования в ужасе от
преимуществ советской системы, провалив свою реформу, разрушает нашу систему.
С.Шестаков не отказался
от моей просьбы обсудить в генетическом ключе то, что я знаю по работе в Думе.
Однако сославшись на болезнь, он сказал, что ему это трудно, и очень точно
описал на себе то, что я на себе чувствую всю сознательную жизнь и что
имманентно для Жизни вообще: появление в форме «волн жизни» Сергея Четверикова
структуры хаоса Эдварда Лоренца. Завкафедрой биофизики Биофака Андрей Рубин
назвал их «стохастическими колебаниями».
Я не просто верю Сергею
Васильевичу, но это именно то, что я сам хотел рассказать. В остальном из-за
затеянной новой революции в науке я сейчас больше нужен кафедре, чем кафедра мне.
Нам надо быть честными в
оценках. Я не могу согласиться с черно-белой оценкой эпох Лысенко и Дубинина,
во время «возрождения» генетики вреда было нанесено едва ли не больше. Главное,
что все смешалось, и от нападок Дубинина защитил Эфроимсона и Тимофеева-Ресовского,
как говорил Бабков, «окрик из Пленума ЦК», с чем агрессивно не согласны те, кто
шельмовал Тимофеева-Ресовского – все кроме Алексея Владимировича Яблокова.
После реабилитации они приняли образ его учеников, ненавидя реабилитатора
Виктора Илюхина.
Черный юмор в том, что в
борьбе забылось обобщение Бабкова «Московская школа эволюционной генетики».
Сухой остаток в виде чистой комбинаторики на уровне гибридологическом или
популяционном ничего не дает для практики, если не учитывать системные эффекты
и уникальные события. Их понимание было достигнуто в несовместимой терминологии
как из мичуринского, так и менделевского лагеря. Наиболее ярким носителем
истины был сын философа Сергей Гершензон, которому никто не верил, ни те ни
эти. Мало кто знает, что Гершензон просился в СООР Четверикова и был отвергнут,
как и Презент.
Все же хорошо, что мы
теперь гордимся Тимофеевым-Ресовским и Евгением Ананьевым. В своем предсмертном
ролике Женя превозносит Прокофьеву-Бельговскую и не говорит о Гиндилисе,
который его пестовал и научил аккуратности в работе с хромосомами. Но я же
помню, что Женя плакал от интриг мадам, когда в водоворот попали все ее СНСы –
Богданов, Иорданский, Гиндилис – кроме нечувствительного к ее чарам Станислава
Слезингера, что ее злило.
Позже мы с Натальей
Вастеровой стали единственными, кто в тяжелом конфликте с великим интриганом
Шапиро вывели свою позицию в публичную сферу и с серьезными потерями отстояли
ее (материалы дипломов опубликованы на моем сайте). Аналогичные проблемы были у
большинства студентов, только в отличие от нас вообще не спорят со старшими,
особенно современные студенты.
Описание истории нашей
науки представил Симон Шноль на юбилее кафедры биофизики Физфака, прояснив
неско.лько моментов из курса Тимофеева-Ресовского от момента, когда впервые
прозвучал вопрос об информационных молекулах, через «зеленую тетрадь» к
современной генетике. Боюсь, что на кафедре генетики он не был бы понят. В том,
что сейчас говорят все кроме Шноля, говорят по написанному, чудовищные
расхождения с тем, что можно было слышать и видеть от Тимофеева-Ресовского,
Василия Бабкова и Нелли Саканян.
Да, работает на кафедре
«сумасшедший студент» Дмитрий Глазер, с подачи которого завкафедрой Столетов,
до того организатор разгрома генетики, дал возможность Тимофееву-Ресовскому
читать спецкурс популяционной генетики. Но я стал последним, кто получил в
зачетку его подпись. Позже мне не позволили повесить на кафедре фотографии
«одиозной фигуры». И теперь я не могу показать в МГУ сборник статей под
редакцией «одиозного» Михаила Ходорковского, в котором наш труд о приложении
эволюционной генетики к общественным процессам. Удобная причина, чтоб отрицать
огромное направление науки, которое если б и не вывело человечество из кризиса,
то по крайней мере указало бы причину.
Ссылки:
http://leo-mosk.narod.ru/works/02_10_31_genetics.htm
http://leo-mosk.narod.ru/works/1972_diplom.htm
http://leo-mosk.narod.ru/works/10_05_13_genetica.htm
http://leo-mosk.narod.ru/works/08_12_22_interveiw.htm
http://leo-mosk.narod.ru/works/09_11_27.htm
и др. материалы раздела
http://leo-mosk.narod.ru/#biol
Сообщение
80-летие кафедры генетики ББА
Время генетики: жизнь есть способ
существования информации
Генетике нас не обучали, нам
преподавали селекцию – профессор Асланян
К вопросу об эволюции человечества:
объект исследования должен быть съедобен
Завкафедрой генетики Биофака МГУ
Владислав Владимирович Зинченко отметил прошедшее 110-летие переоткрытие
законов Менделя и сообщил о подготовке к юбилею основателя кадры Александра
Серебровского через два года. В последнее время улучшился облик кафедры,
отремонтированы аудитории, приобретено оборудование, выделено новое место в
Оранжерейном корпусе. Издана брошюра, которая у всех на руках есть. По
инициативе Сергея Шестакова создан в 1991 году генетический учебно-научный
центр совместно с ИОГен им. Вавилова. Говоря об учебном процессе, Зинченко
сказал, что на кафедре читается 18 спецкурсов и 3 миникурса. После второго
курса студенты кафедры проходят практику в Санкт-Петербурге, после третьего –
на Звенигородской биостанции. В числе научный направлений кафедры Зинченко
назвал геномику и горизонтальный перенос, контроль и регуляцию экспрессии
генов, генетические основы развития растений, картирование геномов растений, генетика
мобильных элементов, анализ генетически обусловленного риска спорадических и
семейных социально значимых заболеваний. За последние пять лет сотрудниками
кафедры опубликовано около 150 работ в отечественных и зарубежных журналах.
Среди приоритетных научных направлений эволюционная геномика. МГУ переходит на
собственные образовательные программы, кафедра генетики будет обучать шесть лет
по специальности общая и молекулярная генетика.
Выступили с приветствиями академик
РАМН Николай Павлович Бочков, завкафедрой генетики ЛГУ Сергей Георгиевич
Инге-Вечтомов. Вице-президент МОИП, представитель биотехнологического центра
Анатолий Павлович Садчиков сказал, что Центр был создан по инициативе
Шестакова. В прошлом за одно только слово «Дрозофила» увольняли с работы.
Выслушав дифирамбы в свой адрес,
Сергей Шестаков отметил, что почему-то его спортивные успехи ограничивают
рамками МГУ. Шестаков сказал о чувстве корпоративной принадлежности в МГУ. Он
отметил, что на семинарах за рубежом он видел в первых рядах выпускников МГУ,
пожелал им огромных успехов там, где они работают, чтобы они не покаидали нас и
приезжали почаще
Профессор Марлен Мкртичиевич Асланян
сказал, что если бы не образование четырех новых кафедр при образовании
Биологического факультета, то это было бы простым почкованием. От кафедры
экспериментальной зоологии, которую возглавлял Николай Кольцов. Эта личность
стояла у истоков всей Московской школы генетиков. На фотографии с Кольцовым
можно видеть всех четырех будущих заведующих новыми кафедрами. Григорий
Иосифович Роскин организовал кафедру гистологии и эмбриологии. Александр
Сергеевич Серебровский – кафедру генетики. Михаил Михайлович Завадовский –
кафедру динамики развития. Сергей Николаевич Скадовский организовал кафедру
гидробиологии. Николай Иосифович Шапиро закончил кафедру экспериментальной
зоологии по специальности «генетика» в 1930 году. Основатель кафедры генетики
Александр Серебровский закончил Московский университет в 1915 году и сразу ушел
на фронт, был офицером-артиллеристом. Октябрьская революция его застала на
территории Турции. По возвращении он работал сначала на Курской опытной
станции, потом на Ониковской опытной биологической станции под руководством
Кольцова. Затем он был завкафедрой генетики в зоотехническом институте. И вот в
1930 году он организовал эту кафедру. Возникшая кафедра впитала в себя
выдающихся отечественных генетиков: Сергей Михайлович Гершензон, Петр Фомич
Рокицкий и многие другие. С самого начала вместе с основателем кафедры Николай
Иосифович Шапиро. В 1932 году на кафедру пришел Сос Исаакович Алиханян
аспирантом. Он заканчивал институт, к биологии не имеющий отношения, но
заинтересовался биологией и сделал интересные работы по определению летальных
генов в X-хромосоме Дрозофилы. За десятилетие по сороковой год кафедра сделала
достаточно много. Среди первых выпускниц кафедры была Елена Ивановна Погосянц
(жена Шапиро – Л.М.), которая занималась цитогенетикой человека и в частности
онкогенетикой. Вместе с присутствующим здесь Николаем Павловичем Большовым они
получили Государственную премию Советского Союза.
Вторым завкафедрой после событий
48-го года в 1949 стал Сергей Иванович Исаев. В 1951 году после изгнания Исайи
Израилевича Презента он был деканом факультета и переезд сюда на Ленинские горы
осуществлялся под руководством Исаева. Следующий этап – восстановления
генетики, завкафедрой в 1960-1980 годах был Всеволод Николаевич Столетов.
Фигура Столетова вызывает ряд противоречий. Он принимал активное участие в
организации сессии ВАСХНИЛ 48-го года, затем был ректором ТСХА, министром
образования РСФСР. И вот при всем при том в восстановлении генетики в нашей
стране он сыграл существенную роль. В 70-е годы он стал помогать в первую
очередь Михаилу Ефимовичу Лобашову, завкафедрой генетики ЛГУ. Мудрость
руководителей факультета нашего определила то, что известный заведующий кафедры
биофизики Андрей Николаевич Белозерский, кафедры зоологии позвоночных Лев
Александрович Зенкевич, Николай Павлович Наумов как декан, они обратились к
Столетову, чтобы он возглавил кафедру генетики. Это не было связано с большими
научными заслугами Столетова в генетике, а именно в организационном плане. В
тот период, когда Лысенко имел еще очень большую силу, переломить ход истории
мог только человек, который обладал государственной властью, и соответственно
кафедра начала развиваться с 1960 года. Были приглашены профессора
соответствующие. В итоге на кафедре лекции читал Тимофеев-Ресовский. Он очень
много сделал, чтобы создать школу. Комментируя явление устойчивости негативного
имиджа Тимофеева-Ресовского, М.Асланян отметил, что все идет на основе каких-то
аналогий. У профессора есть статья одного немца, он не упоминает
Тимофеева-Ресовского, но намеки действуют прямолинейно.
Асланян рассказал, как его удивил
Игорь Борисович Паншин своим докладом на конференции 1989 года на Алтае –
высокого уровня дрозофилист, но неизвестный профессору. Оказалось, он попал в
плен и благодаря тому, что в роду у него была настоящая баронесса, он получил статус Volksdeutsche («этнический германец») и возможность работать в Берлин-Бухе у
Тимофеева-Ресовского. На алтайской конференции из уст Паншина прозвучала
легенда, что Тимофеева-Ресовского послали в Германию, чтобы его спасти,
защитить.
Одна из выпускниц кафедры, дочь
А.Серебровского Шура Серебровская, окончила учебу в 1941 и ушла на фронт. В
одном из последних писем она писала: «Что бы ни случилось со мной, вы не должны
печалиться, а гордиться мной». Она погибла 26.04.1945 при штурме Pillau, нынешнего Балтийска. Один из самых
выдающихся выпускников Роман Бениаминович Хесин-Лурье поступил в 1939 году,
ушел на фронт со студенческой скамьи, получил тяжелое ранение и вернулся на
факультет в 1942 году, продолжил учебу и Серебровский ему одному читал курс
генетического анализа. Получил Сталинскую стипендию, которая была очень
большой, благодаря декану Сергею Дмитриевичу Юдинцеву, который вызвал
талантливого студента и сказал «Роман, ты потерял свою зачетную книжку» – в ней
были четверки. Он в числе профессоров был уволен с Биофака, потом получил
признание при жизни, в 1982 году ему была присуждена Государственная премия за
цикл работ по изучению ферментов, ответственных за активность генов, в 1986
году посмертно Ленинская премия за фундаментальный труд «Непостоянство генома»,
вышедший в 1984 году. Прежде это считалось ересью, Хесин совершенно по-новому
обобщил все достижения генетики.
На фотографии 1940 года представлен
коллектив кафедры – доценты Шапиро, Алиханян и Нейгауз, погибший во время
войны. Следующая фотография накануне разгрома генетики, на ней старейшая
сотрудница кафедры Евгения Васильевна Чижевская, доценты Алиханян и Шапиро,
молодой ассистент Хесин. Он закончил факультет в 1945 году и оставлен на
кафедре.
Затем начинается период
лысенковщины. Асланян привел рисунок для иллюстрации того, как студенты
воспринимали мичуринскую биологию. Генетике нас не обучали, нам преподавали
селекцию, сказал Асланян. В 1952 году на заседание кружка пришел Трофим
Денисович Лысенко и друг Асланяна зарисовал его с натуры, уловив демонический
взгляд, и подписал «Академик Денисович Лысенко». В углу Ной Ильич Фейгинсон,
самый умный идеолог мичуринской биологии. Здесь же профессор кафедры Федор
Петрович Сахаров, автор учебника по наследованию благоприобретенных признаков.
Во время лысенковщины наш хохмач
Леша Наумов на курсовом вечере прочитал «лекцию Сахарова» о приставлении носа
крысам в доказательство наследования благоприобретенных свойств. Доцент кафедры
Евгения Константиновна Меркурьева в скрещиваниях ужа с ежом получила один метр
колючей проволоки. Сотрудники кафедры участвовали во всех генетических
дискуссиях включая сессию 4-ю сессию ВАСХНИЛ в 1936 году. Это действительно
была научная дискуссия, докладчиками были Серебровский, Дубинин, Меллер и
Лысенко. Это было первое выступление Лысенко. На дискуссиях в редакции журнала
«Под знаменем марксизма» (позже «Вопросы философии») из всех генетиков выступал
Серебровский, который доказывал правоту классической генетики и существование
дискретных единиц наследственности.
В 1947 году Лысенко опубликовал
статью в «Литературной газете» о внутривидовой борьбе. На Биофаке провели ее
обсуждение, на которое Лысенко не пришел, выступали Иван Иванович Шмальгаузен,
Панова, Завадовский, Хесин. Эта конференция послужила кристаллизатором того,
что Лысенко повел атаку на генетику. Он сразу же написал письмо Сталину, что
его третируют и никак иначе как с помощью завотделом ЦК по науке Юрия
Андреевича Жданова. Сталин приструнил Жданова и Лысенко стал готовить
августовскую сессию ВАСХНИЛ, которая состоялась с 31 июля по 7 августа. 1
августа сумел прорваться и выступил Иосиф Рапопорт. Его прерывали, но он как разведчик
шел на амбразуру и доказывал. Выступил и/о завкафедрой Алиханян, Серебровский
скончался за месяц до сессии. Лысенко выступал с основным докладом, нанося удар
по Шмальгазену, Завадовскому, Жебраку. После сообщения Лысенко об одобрении его
доклада в ЦК с покаяниями выступили Жебрак, Жуковский, Алиханян, Поляков. На
сессии звучали ярлыки: это ловкачи, вейсманисты-морганисты, генетика продажная
девка империализма (в 1987 году художник Косолапов изобразил голую девку с
микроскопом). Это была не научная дискуссия, а политическая акция, которая
остановила развитие генетики на 17 лет. Дубинин не присутствовал – уехал на
охоту (по сведениям Валентина Сергеевича Кирпичникова,
Дубинину доброжелатели подсказали в 1936 году, что Лысенко падет, он выступил с
критикой, и сколько тот ни вился вокруг этого, злопамятный Трофим не простил. –
Л.М.).
Асланян сделал выписку из приказа
Минобразования от 23.08.1948 о состоянии преподавания биологических дисциплин в
университетах и укреплению биологических факультетов квалифицированными кадрами
биологов-мичуринцев. Там говорилось о борьбе диалектического материализма
против идеализма (вейсманизма). Предписывалось освободить от работы проводивших
активную борьбу против мичуринцев и мичуринского учения профессоров МГУ:
завкафедрой дарвинизма, академика Ивана Ивановича Шмальгаузена, завкафедрой
динамики развития Михаила Михайловича Завадовского, завкафедрой физиологии
растений Дмитрия Анатольевича Сабинина, декана Биологического факультета Сергея
Дмитриевича Юдинцева, доцентов Алиханяна, Зеликмана, Шапиро. Хесин не был
указан в этом приказе, но его все равно уволили и только через полтора года он
сумел найти работу. Такие же выводы были сделаны относительно Биофака ЛГУ.
Деканом Биофака в МГУ назначили профессора Презента, в ЛГУ – профессора
Турбина. По приказу изъяли книги Синнот и Денн «Генетика», Серебровского
«Гибридизация животных», Шмальгаузена «Проблемы дарвинизма» и т.д. Николаю
Васильевичу Турбину было дано указание написать учебник по генетике и с 1950
года учились по нему, там было даже слово «генотип». Тогда компания Лысенко
была едина, отход от него начался после конференции 1958 года в Канаде.
В январе 1965 года на конференции по
мутагенезу здесь же в ББА Иосиф Рапопорт выступил против Турбина и Алиханяна,
назвав их ренегатами. В феврале-марте 1965 года в связи с перестройкой
преподавания генетики, когда лысенковцев было еще очень много, молодой
сотрудник кафедры генетики Сергей Васильевич Шестаков провел сложную организацию
семинара «Актуальные проблемы генетики» для преподавателей, собрали 400 человек
на Биофаке, каждый день проводились 2-3 лекции, шли два практикума –
дрозофильный и по генетике микроорганизмов командой ЛГУ, у них это было
налажено. Шестаков добавил: участвовали лучшие лекторы – Владимир Александрович
Энгельгардт, Андрей Николаевич Белозерский. По словам Асланяна, выступали
Тимофеев-Ресовский, Прокофьева-Бельговская, Алиханян с генетикой
микроорганизмов, Шапиро с генетикой соматических клеток, Дубинин, Эфроимсон,
Астауров, Турбин, декан Николай Павлович Наумов. На следующий год лекции были
изданы.
В мае 1966 года прошел первый
организационный съезд Всесоюзного общества генетиков и селекционеров. Организатором
был Шестаков, первым президентом был Борис Львович Астауров. Президентом ВОГиС,
также председателем оргкомитета 14-го Международного генетического конгресса
был Бочков. Учебники были Лобашова и Мюнцинга, учились генетике заново.
С 1980 по 2009 годы заведовал
кафедрой Сергей Васильевич Шестаков.
У нас замечательные выпускники,
сказал Асланян, отметив Евгения Витальевича Ананьева, выпускника 1970 года,
который в лаборатории Гвоздева открыл мобильные элементы и в США создал две
искусственные хромосомы. Евгений Иванович Рогаев открыл гены болезни
Альцгеймера. К сожалению многие находятся в Америке.
Комментарий Л.М.: Не
хотелось бы в этот день воспоминаний светлого прошлого говорить о скорбном
будущем
Юбилей кафедры генетики
прошел несколько формально в отличие от той научной феерии, что состоялась на
юбилее кафедры биофизики Физфака под руководством Твердислова. На сей раз
студентов было поменьше, но в столовой после официальной части было больше
объятий и поцелуев.
Фактически спас наши
впечатления от общей встречи доклад Марлена Мкртичиевича Асланяна с историей
кафедры и зажигательной презентацией. Как оказалось, особой заслуги основателя
кафедры Серебровского не было, слишком многое зависит от процессов в обществе,
от которых в свою очередь зависит наш общий диктатор и любой Столетов лишь
исполнитель его роли. Важный вывод: гений Сергея Гершензона не выдержал, да и
Хесин не остался, но интриганы Шапиро с Алиханяном оказались устойчивыми
долгожителями.
Зная наперед, как это
будет воспринято, я сказал, что защищая в т.ч. и науку в вашем лице в Думе, я
нуждаюсь в вашей помощи. В Думе вся правда так или иначе звучит, при этом
десяток-полтора раз получалось так, что я был из журналистов один на
мероприятии, как по ботаническим садам, или опубликовал один, как по записке о
взрыве или тарифам. Другие посчитали это неважным. Спустя годы проблема
накрывала страну. Кажется, на последнем заседании Думы неделю назад произошел
еще один такой случай. Вчера я обозлил Алексея Венедиктова и Марианну
Максимовскую вопросами, почему не передана ключевая информация, а сегодня
обещал на меня подать в суд сенатор Борис Шпигель. Молодые депутаты Роберт
Шлегель и Павел Тараканов объяснили причину легко.
Получается, что мы
обсуждаем не события, а происходящее с информацией. Т.е. я чувствую себя в Думе
как мыслящая молекула со своим репортажем из недр хромосомы. Придется признать
заслуги выдающегося интригана Николая Иосифовича Шапиро, который в какой-то
форме согласился с нашей позицией в споре с ним: спустя полгода профессор опубликовал
в соавторстве с Тосей Багровой статью по краденой у своей студентки идее.
А эти теперешние устроили
идеологический Сталинград.
С другой стороны, в науке
политики больше, чем в политике. Диплом Натальи на уровне если не докторской
диссертации, то уж кандидатской точно, получил тройку и это из серии «А судьи
кто?» оценка не студенту, а преподавателю. Можно убедиться по тексту на сайте.
Однако защиты вообще бы не было, если б ситуацию не разрулил Марлен Асланян –
типа Миша Панин из «Театральный роман» Булгакова, без которого вообще ничего не
бывает доведено до результата.
Всегда что-то считается
ересью. Сейчас например в странах эталонной демократии шельмуют климатологию,
как у нас в прошлом генетику с кибернетикой. Потом генетическую нестабильность,
горизонтальный перенос. Сейчас категорически отвергается то, чем занимаюсь я –
развитием теории Макроэволюции на других информационных полях. Качественное
генетическое образование, которое я получил, это единственный инструмент,
позволяющий понять, смоделировать процессы, происходящее в стране и мире. Нам
удается публиковать, например, в сборнике «Постчеловечество», нашу статью якобы
редактировал Михаил Ходорковский, сидя в Краснокаменске.
Сейчас ущерб генофонду –
дикому, искусственному и человеческому – больше, чем в войны и революции. Но
те, кто продолжает собирать последний урожай Немчиновки на вытаптываемых полях
Сколково, те кто продолжает работать в закрываемых селекционных центрах,
отстаивает ботанические сады – все они не знают, что их проблемы это часть из
следствий человеческого кризиса, суть которого за рамками эволюционной генетики
понять невозможно.
Как сказал Николай
Казимирович Янковский, мы даже не знаем, какие катастрофы нам предстоит
пережить. У меня не было в руках диктофона, на пьянке в столовой он удивился,
что такое сказал – может пьян был. Но напомнил, что встречались мы в
лаборатории Прокофьевой-Бельговской, где я якобы сказал про икру: объект
исследования должен быть съедобен.
Директор ИОГен прав и
только в катастрофе возникает новое с теми, кому посчастливится ее пережить,
если такое получиться. Вот это я и предлагаю обсудить в генетическом ключе.
В моей судьбе ключевую
роль сыграли Нина Николаевна Орлова и Марлен Мкртичиевич Асланян. А звонкие
имена учителей говорят сами за себя, мне посчастливилось стать последним
студентом Биофака, кто получил в зачетку подпись Тимофеева-Ресовского,
Эфроимсона, Прокофьевой-Бельговской.
Пользуясь случаем,
прорекламирую книгу изданных на Урале лекций Тимофеева-Ресовского, тираж
которой желательно выкупить.
Несмотря на то, что
Шестаков дал мне возможность выступить, а из 10-й столовой по журналистской
традиции я унес полторы бутылки водки, впечатление осталось минорное.
Завкафедрой Зинченко мои потуги даром не нужны. Шестаков – человек уникально
терпимый к чужой позиции – объяснил, что сильно болен. Честная душа, Шестаков
объяснил свою болезнь так, что получился фактор теории эволюции Сергея
Четверикова. В 1952 году «волны жизни» – так говорил Тимофеев-Ресовский на
месте «дрейфа генов» – получили физическое доказательство в форме структуры
хаоса Эдварда Лоренца. Сейчас завкафедрой биофизики Андрей Рубин назвал такие
волны «стохастическими колебаниями». Жизнь вообще и особенно академик Шестаков
чудесным образом эту самую структуру хаоса отражает своими страданиями. Сергей
Васильевич сумел описать собственные ощущения от перемен в структуре хаоса
поэтически точно, не прерывая процесс целовального пьянства.
Честный человек в науке
обычно слывет эксгибиционистом, но у нас кафедра уникальна.
Коньяк достался избранным,
я пил водку, коньяку налил о щедрот души Серкибай Абилев всего полторы рюмки.
Он бы и больше налил, но мне уже было все равно. Рядом был Дмитрий Глазер, с
чьей подачи Столетов дал возможность Тимофееву-Ресовскому преподавать нам.
Глазжер подтвердил роль своей личности в истории, хотя слова «дать кафедру»
разнятся в понимании от «можно вас девушка на минуточку» до «выйти замуж».
В сию минуточку я и
попал.
Этот сумасшедший студент
хуже меня – как он выжил в науке? – профессиональный взрыватель стереотипов.
Впрочем, у нас удивительностей много типа того же Шестакова.
Плохо то, что в ответ на
мои потуги ко мне подошел человек и принялся на полном серьезе доказывать, что
я не прав. Ну и не общайся со мной. Прерывать для того питие и веселие мне не
хотелось. Было много людей, с которыми есть что вспомнить. Пожалуй, больше
всего – в компании Нины Николаевны Орловой, она стала родоначальником
направления в науке! Вот Шапиро выпал, как ни старался, а Нина Николаевна – да.
Мой диплом был сильно показательным, и она сделала все от нее возможное, чтобы
защита состоялась. Это человек с профессиональной памятью школьного
преподавателя, что ломала судьбы всех непохожих на посту замдекана по учебной
части! Почему мне досталось исключение из ее правил? Риторический вопрос. На
пьянке Татьяна Ежова предложила выпить за Нину Николаевну и не поняла меня.
Татьяна человек сугубо позитивный, типичные проблемы науки она пропускала мимо,
как самурай. Что бы кафедра без нее делала? Но ведь она несколько лет сидела на
недостаточных деньгах, как Тимофеев-Ресовский в Берлин-Бухе, хотя работать
казалось кроме нее некому.
В прошлой жизни кто-то
говорил, что Орлова стала прототипом героини рассказа «Нина Николаевна» моей
любимой писательницы Лилианы Розановой. Девичья ее фамилия Визжилина, Орлов был
ее муж, сын академика от палеонтологии, который в сильно нетрезвом состоянии
принимал экзамен на крыльце мамонтовского дома ЗБС у девушки, совершенно
справедливо и со свойственной ему вежливостью говоря: вы – дура. Она упорно
твердила: я не дура, я не дура. Чем у этой парочки кончилось, я не дослушал.
Кажется, это была подруга Жени Ананьева Фаузия, которая на глазах всей практики
тянула его куда-то в лес, а он упирался. Женя был всегда аккуратен в
генетических вопросах, это школа Виктора Мироновича Гиндилиса. Годом ранее на
практике в Чашниково он взвесил стакан сметаны. Оказалось
Я никогда не прощу Нине
Николаевне ее участие в принижении – она стала в том последней каплей – таких
талантливых девушек, как Наталья Фурлетова (Блинова) и Наталья Вастерова
(Московкина). Тут Орлова напрасно. Но мне досталось только удовольствие клеить
в их с Николаем Рогатых квартире обои, за что она нас пивом поила. Ну и диплом
естественно.
Мне особенно приятно, что
на кафедре Женя Ананьев не только не забыт, но что называется дело его живет: в
официальных выступлениях прозвучало и про мобильные элементы, открытые в
лаборатории Гвоздева, и про искусственные хромосомы.
К нашей жизни «плохо –
хорошо» неприменимо, но мы опять пытаемся играть в черно-белые шахматы, хотя
разгром генетики привел к ее оздоровлению, а плохо стало во время «возрождения
генетики», когда развернулся Дубинин и иже с им. Кого мы будем винить в новых
катастрофах?
Встретились мы, выпили и
закусили, узнавая друг друга или нет, кто толстый стал, кто седой, а тот и
вовсе непохож. Что ж мне так грустно? Причина проста: никто из кафедральной
кампании не интересуется тем, что я с удовольствием отвечаю на вопрос «Как
дела?» Но то, что они предполагают услышать в ответ, у меня еще к тому же все
лучше и успешней, потому неприятно автору вопроса. Меня привычно вовлекают в
игровое общение, а я к нему не то что неспособен, просто надоело уходить от
сути дела.