20.01.11 Лев МОСКОВКИН

Интервью

Дайте кончить оратору, здесь не митинг – Вера Фигнер

Скифы сменили интеллигентов для борьбы с мещанами, эллины наблюдали

20 января 2011 года в рамках проекта «Публичные лекции «Полит.ру» состоялась лекция доктора исторических наук Ярослава Леонтьева (МГУ). Борис Долгин прокомментировал.

Л.М.: Удивительные люди эти гуманитарии. Знания их обильны, логика у них отсутствует и к мнению естественников они глухи. Преодоление глухоты вызывает агрессию. Тем не менее, наблюдения над человеком – не конкретным типа Леонтьева, Долгина или даже Веры Фигнер, а человечеством вообще – дают результат на уровне хорошего эксперимента. Интерпретации страдают повсеместно, а мне все равно никто не верит по вышеозначенным причинам. Век назад возник бы базар, как зачитал по стенограмме Леонтьев. Базар продолжался десятки лет, его ликвидировали только посадки. Партия точно знала, кто умный, кто глупый и кого куда выпускать. В результате образовались неприкасаемые авторитеты в науке, причем настоящие, а не фальшивые. Сейчас такого нет, но и базара тоже нет. Я могу писать все что угодно, единственной формой признания остается отторжение. В частности того, что все изменения в мире людей имеют биологическую природу. Отрицая это, люди все чаще воспринимают публичное поведение в сексуальном ракурсе. Их публичное поведение складывается в картинку той же жесткой конкуренции, что описывается экологическими законами, известными в частности по формулам Вольтера. Те же ниши, аналогичные роли – виоленты, патиенты, эксплеренты, коммутанты. То же отсутствие единого, четкого механизма определения лучшего, что нам вопреки логике обещали с рыночной экономикой. Я уже знал, что в кризис отбор становится дестабилизирующим фактором, но меня и тогда тоже никто не понял. Одинаково и повсеместно проявляются как эволюционные факторы: волны жизни Сергея Четверикова, удачливость эволюционной судьбы Верна Гранта. Станислав Лем тоже об этом писал, сравнивая эволюционный процесс с карточным шулерством. И очень много самоорганизации. События в Политехническом музее – яркий тому пример, и очень грамотно лектор привел малоизвестный пример на фоне поэтического бума 60-х или съезда сионистов, отправленных сразу в Бутырку. Был еще Колонный зал с процессами Вышинского и мертвым Сталиным. Сейчас возвращена сильная роль зданию Совета Труда и Обороны, но мир современной Госдумы – отдельный мир, недоступный гуманитариям.

 

Борис Долгин: «Скифство» – идеолого-эстетическое течение

- Борис, в чем причина такой высокой общественной активности во время «Скифов»?

- Вообще все пореформенное время это было время общественной активности, весь период великих реформ. Они чуть меньше стали при Александре Третьем, понятное подмораживание. Потом при Николае втором снова это усилилось. Но общество бурлило, нормальное модернизирующееся общество, где не все части еще друг с другом. С разной скоростью модернизируются разные сферы, хозяйства, политическая сфера, социальные институты, культура. Когда возникает эта асинхрония, когда существует многоукладность, сложно друг с другом соотносящаяся, это выкристаллизовывает, это искрит сильно.

- Биологических причин ты тут не видишь?

- Нет, не вижу. Никакой биологии.

- Это время в начале прошлого века, в конце прошлого века?

- Да, да, рубеж. Но собственно продолжало бурлить, пока не задавили это бурление. Остатки этого бурления видны еще на литературных, культурных вещах 20-х годов, а дальше репрессии. Потом ослабились репрессии и забурлило в оттепель. Потом опять-таки ослабили репрессии в перестройку, снова забурлило. Это же естественно.

- В современной терминологии получается «скиф» это такой медиа-вирус или мем?

- Нет, никакого медиавируса, это нормальная такая просвещенческая сентенция. Нормальный просвещенческий культ дикаря. Культ того, кто уничтожит ту цивилизацию, которая как будто бы уже прогнила, которую как будто бы кто-то писал о закате Европы, кто-то пытался говорить, что это будут скифы.

- Эренбург?

- Ну, писал Эренбург, писал еще до него несколько раньше Освальд Шпенглер все-таки.

- Попытки использовать другие слова были? Короче, перебор вариантов, или сразу «Скифы» возникли?

- Ну вот панмонголизм. Почему только скифы? Скифы – иранское племя. Монголы – не иранское, монголы вполне тоже употреблялось. Нужно было что-то восточное, потому что Восток ассоциировался с дикостью. Названия африканских племен знали хуже, поэтому использовали меньше. Хотя слово «зулусы» все-таки тоже звучало. То есть те имена, которые были известны, те в каком-то смысле звучали. Турки звучали, но они слишком были внесены в актуальный политический контекст, потому что Турция была активным участником всего европейского в последние века до того. А скифы не были их участником, они уже умерли. Ну то есть были наследники, но это ж неважно было. Это важно было для ученых, а для общественности вот были скифы, которые прошли. Было переселение народов, гунны. Гунны, конечно еще звучали, гунны! В общем, Восток, который шел на Запад, который как будто бы что-то такое разрушал, Римскую империю, это были вполне классические типы символов. Нужно было что-то, что можно воспринять как символ разрушения старого. Это была все-таки эпоха революции, а в революцию принято разрушать старое. А раз разрушать старое, значит, нужно найти своих предшественников, тех, кто еще когда-либо старое какое-нибудь разрушал. Вот и нашли одних из предшественников скифов. Хотя скифы собственно ничего особенного не разрушали, они жили себе на северном причерноморье рядом с греческими колониями. Древнегреческими, конечно.

- Это образ?

- Образ, конечно, это именно образ.

- Сейчас скифы есть? Скажем, на переписи скифом кто-то назвался

- Не знаю. Ну, есть конечно, кто называет себя эльфами, гномами. В этом смысле почему нет. В этот раз я не знаю, гоблинами назвался кто-то.

- Понятно, спасибо.