15.06.11 Лев МОСКОВКИН

Книга в Москве

Странная и страшная книга про «Болезнь Москвы» и другие женские предчувствия

Галина Артемьева, «И в сотый раз я поднимусь» (М.: Эксмо, 2011 – 320 с., тир. 10 тыс.) – роман как никакой другой из прочитанных в последнее время вызывает тупое раздражение в ответ на оформление, аннотацию и обилие отзывов. Ну ничего по сути из хотя бы намека на то, что ждет читателя под обложкой! И вроде стоило бы быть благодарным издательству, редакторам, критикам и рецензентам – их усилия не напрасны, – да вот не получается.

Знал бы – в руки не взял, ужаса в жизни и так хватает. А в знании его реалий нашей новейшей истории, особенно постсоветской, да и советской тоже, автор преуспевает на уровне Достоевского для своего времени, легко переигрывая классика сообразно моменту. Способность выхватывать из каждого этапа нашей общей судьбы его ключевое событие напоминает «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург.

И много чего напоминает включая некоторые чисто художественные моменты в описаниях реальности от Юрия Щекочихина – «Рабы ГБ», «С моих слов записано верно». Или Александра Литвиненко – «ФСБ взрывает Россию», «Лубянская преступная группировка».

И все же общую нить повествования, как я бы назвал, прихотливо сплетают все те же бесы от Федора Михайловича. Они принимают разное обличье, утаивают до поры свои намерения. Прорываются в текст разными словами и обозначеньями.

«Диббук представлял собой обреченную душу умершего плохого человека, которая из-за неискупленных грехов на земле мечется между небом и землей и ищет живого, в которого может вселиться. Человек, ставший местом обитания диббука, делается одержимым и способным на любые преступления и безумства. Злых несоизмеримо меньше, но они всегда на виду. Зло не забывается, память о нем живет. И часто за злодеяния нескольких десятков одержимых преступными замыслами отвечает потом страданиями целый народ» – можно и так.

В целом роман отмечен какой-то нечеловеческой мудростью – женской. И таким знанием жизни (я повторяюсь) со всем ее опытом как советского, так и постсоветского эксперимента, отчего как-то особенно играют его досоветские истоки. Такая современная литература выводит на уровень «вокзального чтива» то, что в прошлом невзначай могло обрести в причудливом общественном резонансе статус шедевра, а сейчас чаще склонно затеряться в разноцветных волнах обильной литературы для читателя, потерявшего способность удивляться разнообразию и видеть отличия авторского продукта от ширпотреба.

Начинается роман как водится с конца, потом следует начало и далее сама суть с отвлечениями, то историческими то бытовыми, вперемешку со стихами Виктора Цоя, Велемира Хлебникова и т.п. включая свои собственные. Литературный талант автора чувствуется с первых страниц, но о чем он, ничего не заподозрит тот, кто не даст себе труд прочитать каждую страницу до последней капли авторских эмоций. Обычное переложение нашей общеизвестной жизни, с ее удивлением на события 90-х, через призывы «На Останкино!» к современности, никак не завершающейся чем-то внятным, определенным.

Роман явно имеет автобиографические черты – очередной пазл, составленный подобно произведениям Юрия Трифонова, из жизни, «сфотографированной» человеческим глазом в мозгу автора. Отмечено кажется все, что было характерно для каждого из многочисленных переломов эпохи: стаи агрессивных детей, массовая гибель подростков от наркоты, пытки в милиции и организованное вымогательство денег. Особенно натурально описана подстава и детали личности организаторов включая страппон-леди с обличьем вульгарной перекрашенной блондинки в роли следователя: «Я с проломленными черепами обвиняемых допрашиваю».

«По всем замашкам, по манере, по одежде – натуральная садистка, получающая яркие сексуальные переживания от страданий пытаемых на ее глазах людей. Откуда столько явных больных в наших органах?» – вопрос поставлен на той фазе повествования, когда он не может быть ничем иным, кроме безответной риторики.

Далее в текст вкраплены драгоценные банальности, известные со времен лагерного опыта – не верь, не бойся, не проси. Самый главный урок, который вынесла главная героиня, а она воспринимается как alter ego автора, можно было бы выучить на чужом опыте. На милосердие и понимание тех, от кого зависит твоя жизнь, рассчитывать не следует никогда.

В книге это чувство называется «болезнью Москвы». Может, это и есть чужой опыт как предостережение детям, в душу к автору-человеку лезть не хочется. Она и так выложилась. Ее понимание характера и поступков американки или чешки, венгерки и англичанки поражает воображение. Не может все это пережить в себе один человек с собственным единственным происхождением. Как и ловить случайные обрывки разговора о поэзии: она в поэзии понимает, мы с ней в камере вместе сидели. Это не воспоминания от позднего реабилитанса, а беседа московской молодежи современной свободной России.

Множественное пересечение судеб кажется реальным. Оно так и есть в человеческой жизни – если проживешь долго, неизбежно удостоверишься. Все же что-то напрягает меня в этой слишком талантливой книжке, от которой трудно оторваться и после прочтения.

Вот пишу...

Про пытки в милиции мне тоже доводилось писать, официальный ответ УВД на публикацию гласил «факты не подтвердились». Автор романа еще не успела затронуть тему ювенальной юстиции, квартирного и детского рейдерства, новых форм карательной психиатрии, опеки и попечительства. В целом картина встает, как в преддверии осознания Холокоста. На пресс-конференциях в Независимом пресс-центре с участием правозащитника Андрея Бабушкина мы обсуждали такой животрепещущий вопрос, как причины попадания в мясорубку истории пока еще всего сотен тысяч конкретных людей, а не десятков миллионов, если применяемыми методами уже можно взять любого. Ну и что с того, что ответ был дан два десятка лет назад экспертами Фонда Спилберга? Были сформулированы три признака выживших после Холокоста начиная с неукротимой воли к жизни.

Не следует забывать, что это не заключение психиатрической экспертизы или полицейского следствия, а суть описанной истории в представлении ее авторов.

На всякий случай: в романе далеко не одна чернуха, ее даже не столь уж много, гораздо больше светлого и чистого. Просто автор не чурается никаких сторон жизни, а читатель – он разный и каждый видит свое.

Директор библиотеки правозащитной литературы ПравЛит Лев Левинсон подтвердил, что доля художественного преувеличения у Галины Артемьевой не слишком большая, все описанное – реальность, от молодежной смертности до фабрикации уголовного дела на пустом месте с помощью провокаторов.