28.07.11 Лев МОСКОВКИН

Резонанс (размышления о сути творчества)

Рисунок шваброй по судьбе

Андрей Журбин исследует творчество поэта Леонида Губанова

 

Двенадцать лет назад 19.09.1999 в «Русском журнале» Глеба Павловского, где я тогда работал парламентским корреспондентом, среди других были опубликованы мои воспоминания о школе, получившие неожиданное продолжение в связи с поэтом Леонидом Губановым. Имени его я не знал, только помнил талантливого мальчика с диковатым характером, неудобным для учителей и директора.

 

Лев Московкин, парламентский корреспондент РЖ

Воспоминание о школе – двоякое

Первое – когда моя мама (в августе переломного для страны 1953 года) привела меня в красное кирпичное здание мужской школы N144 напротив кинотеатра «Ленинград», которого тогда еще не было, а был просто пустырь на месте военного кладбища над речкой Таракановкой, и меня туда не взяли. Может, глупый еще был, может, просто не показался, но – рано.

Потом были разные школы в моей жизни, в память врезалось, едва ли не как единственное воспоминание о школе вообще, то, что было знаменательным для меня вечером в типичном школьном здании неподалеку от Песчаных бань.

Теперь давно нет уже этой школы – ШРМ N101, где директором был Макаренко нашего времени Григорий Тович Браудо (Браудэ? – точно не помню). Конечно, директор-еврей – не редкость в школе, Juden Frai – это для медицины. Как ни странно, тогда мы об этом не задумывались. На «родительские» собрания приходили жены, у кого они были, к другим вообще никто не ходил, и это было нормально. Если кто-то засыпал на уроках – учителя не будили, справедливо полагая, что лихо лучше в спящем виде. В параллельном классе учился мальчик, который еще в 144-й гениально рисовал шваброй, макая ее в многочисленные ведра с густой гуашью, декорации к спектаклю: «Мы уходим от жен и денег / на полнолуние полотен...» Юноша стал известен – не из-за жены, которой нет и не было, а мамы, которая привела его за ручку по молодости лет бить морду пожилому критику журнала «Огонек», опубликовавшему статью с позволительным недоумением в адрес публикации «в одном молодежном журнале»...

Кроме «Юности», молодежных журналов тогда не было. Если и были другие, о них ничего не известно, поскольку все, независимо от возраста, читали только «Юность». Время было такое – время, у которого было будущее и были очевидные приоритеты.

В тот первый свой вечер в школе рабочей молодежи я пришел раньше начала занятий этаким чучелом в ассоциации с героиней известного фильма, рекламирующей жвачку, и по счастью на меня, нагруженного восторгами начала взрослой жизни, никто не обратил внимания. Две молоденькие, почти хорошенькие девочки рассказывали друг другу о своей незавидной женской доле, как «он бросил» и так далее. Девочки были не старше автора «полнолуния полотен», и бурные семейные отношения звучали художественным вымыслом.

Потом, уже студентом университета, в другой вечерней школе неподалеку, на улице Левитана, я преподавал дарвинизм с генетикой, и до сих пор горжусь своей самой главной педагогической удачей – тот назойливый лысый дядька, намного старше меня, который сидел у окна справа от стола учителя, и все спрашивал: «А я вот на соседа похож, как это с точки зрения генетики?» – я добился того, что соученики заставили его заткнуться, потому что слушать меня им было интереснее.

Когда завершился мой урок, оказалось проблемой выйти из школы – милиционер при входе требовал «записку от учителя»...

В последние годы, перебрав разные способы зарабатывания денег в виде шабашки и шарашки, завершив исторический виток, я опять оказался в школе в роли... преподавателя информатики.

Не могу сказать, что это очень упоительно, но если искать от жизни острых ощущений, нет лучше способа, как попытаться объяснить устройство РС двадцати буйным накрашенным девицам из вечернего отделения социальной педагогики – с длинными ногами и всем, чем положено, чья голова забита чем угодно, кроме компьютера.

Государственный экзамен большинство из них сдали на пять, председатель государственной комиссии читала мою программу по информатике и думала только о том, как бы это впихнуть в голову собственному непутевому сыну, забыв следить, чтобы не списывали.

Надеюсь, что это была моя последняя педагогическая победа в жизни.

И в школе...

 

И вот спустя двенадцать лет в ответ на эту публикацию в интернете 27.07.11 пришла SMS от Андрея Журбина из Астрахани, который нашел меня через редакцию «Московской правде»:

Здравствуйте. Я – преподаватель Астраханского университета, пишу книгу о поэте Леониде Губанове. Из статьи «Воспоминание о школе – двоякое» понял, что вы учились с Губановым Буду в Москве с 3 по 7 августа, было бы здорово увидеться или по телефону, по электронной почте связаться.

С уважением, Андрей Журбин.

 

Андрей, у меня в памяти нет фамилии «Губанов». Вы имеете в виду автора «Мы уходим от жен и денег / на полнолуние полотен...»?

Если так, что с ним стало?

Лев

 

Ответ не заставил себя ждать:

Да, это строки Губанова, одного из крупнейших русских поэтов XX века. Он умер в 1983. Мы разработали сайт его памяти – там подробно о нем. Практически нет информации о детстве поэта, поэтому так обрадовала ваша статья.

Андрей

 

Сейчас я могу добавить, что учеба в 144-й осталась в памяти с некой долей ужаса. Дело не в конкретной школе, а в близости войны и Сталина – это было время людской злобы и страна с трудом из него выползала. Тем характернее для такого времени случаи таланта и великодушия, загнанные в школу как в ссылку. Например, крупнейший математик Григорий Павлович Гольдберг. В отличие от нынешней школы, это было время контрастов – и преподаватели и ученики попадались как мерзейшие, так и выдающиеся, зачастую сами не понимающие, кто они. Например, поэт и химик Александр Травников.

В прошлом году 06.02.10 архитектор Ольга Кравченко собрала тех, кого смогла найти из учеников наших двух параллельных классов выпуска 1964 года. Выяснилась удивительная вещь: все оказались супер реализованными, но всяк по-своему, причем и после школы было много судьбы хитросплетений.

Только мы об этом не знали и многих не помнили. А.Журбин очень удивился, что автор книги «Доски судьбы» о творчестве поэта Велимира Хлебникова Василий Бабков тоже учился в 144-й школе, только годом ранее нас. Журбин изучал наследие поэта Хлебникова потому, что он астраханец, а я знаю Васю Бабкова как выдающегося историка генетики. Нас связала его жена Нели Саканян своим фильмом «Зубр» о Тимофееве-Ресовском.

А.Журбин собирает сведения о поэте Л.Губанове по крупицам. Наш разговор свелся к тому, как 144-я школа стала примером пассионарного толчка, если не чураться терминологии непризнанного профессионалами историка-географа Льва Гумилева. К сожалению, нынешняя школа на том же месте не заинтересовалась своей выдающейся советской историей. Ее красочный сайт служит в основном целям рекламы математической направленности и его авторы не используют даже такой факт, что в прошлом ученики этой вполне обычной школы благодаря Гольдбергу брали три из четырех приза на сложнейших математических олимпиадах в МГУ.

При отсутствии доступа к архивным материалам (завуч нынешней 144-й сослалась на ЕГЭ, 101-й ШРМ давно нет) мы с Андреем пытались реконструировать картину того, что произошло. Журбин немного, но существенно подправил написанное критиком. Губанов пришел к критику не с мамой, а со старшим товарищем – для устрашения. Но и не «бить морду» дяде, а потребовать свой законный гонорар за публикацию своего стихотворения, приведенного в критической заметке полностью. Мама – это художественный вымысел критика, позволивший привести карикатуру на юного поэта в виде младенца с соской.

По словам А.Журбина, это была уже не первая критическая заметка. Публикации в журнале «Юность» стали прорывом косности и однообразия. Стихи Губанова были только одной из мишеней массированного артобстрела. Новые носители творческого начала включали рисунки Нади Рушевой и прозу Дины Рубинной, не считая многочисленных стихов. Реакция не заставила себя ждать. Однако того, что произошло с отечественной литературой в 30-е годы, все же не получилось. Не вернулась к жизни интеллектуальная ЧК с условной фигурой «критика Латунского» из романа Булгакова. Для столичных аристократов и особенно аристократок, переживших революцию и разруху, был узнаваемо трагической фигурой мифический для нас владелец разгромленный Маргаритой квартиры.

Надо понимать, что спустя 30 лет первым почувствовав запах свободы, руководство страны провело ряд партийных проектов и «Юность» (не только журнал) была наименее затратным из наиболее эффективных.

Как приписывают товарищу Сталину, «попытка не пытка». Некоторых авторов публикаций в «Юности» знают только такие кропотливые исследователи, как астраханец Андрей Журбин. Большинство новых имен мы «подарили» либо созданному по воле Сталина государству Израиль, либо антисоветской пропагандистской машине Запада. Там использовали любые трудности и с удовольствием издали того же Губанова. Если автор не включался в игру против своей неласковой Родины, публикация за рубежом ничего хорошего не предвещала. Жизнь Лени Губанова была яркой, но с позиций обывателя мягко говоря бестолковой и осуждаемой. Израильтянка Дина Рубина стала в известном смысле его антиподом. Даже будучи государственным чиновником, она оставалась крупнейшим писателем и сейчас в московских магазинах проще найти ее романы, чем продуктов подавленной эпохи замученных талантов – Ахматова, Багрицкий, Гумилев, Заболоцкий, Замятин, Олеша, Паустовский, Платонов и другие неназванные персонажи исторического обзора Валентина Катаева «Алмазный мой венец». И никто уже не помнит реальных прототипов критика Латунского. Зато все знают, что Рубина – из «Юности».

Талант в России – все равно что нищий с куском золота. Если для него его картины, стихи, пьесы становятся убаюкивающим выплеском внутренней творческой агрессии, то профессиональное окружение воспринимает это именно как внешнюю агрессию с перспективой оккупации всего нажитого непомерным трудом включая членский билет и ведомственные квартиру, дачу, столик в ресторане. Дальше начинается «Театральный роман», который надо описывать отдельно, что Булгаков и сделал с вполне типичным концом.

Жизнь и творчество Леонида Губанова были еще более типичным. Как всегда, детали конкретной судьбы тонут в ревности очевидцев, того же старшего брата, но общая картина достаточно ясна и инвариантна. Я намеренно не привожу фактов, потому что рассказанное Журбиным в основном опубликовано. Его диссертации о Губанове можно придать естественнонаучное звучание. Это моя мечта: чтобы кто-то из знатоков описал судьбу таланта в России как пример высшего выражения закономерностей теории Макроэволюции. Если этого не произойдет, то вообще непонятно, зачем нужен этот исторический проект «Россия»?

Зачем давать этим костям воспитание, чтобы потом играть ими в бабки? Гамлет в изображении Шекспира был прямолинейным циником, поэтому человечество боится очевидности ответов на его правомерные вопросы.