Татьяна Щипкова. Женский портрет в
тюремном интерьере. Записки православной. – М.: ИНДРИК,
2011. – 192 с. Рекомендовано к
публикации Издательским советом РПЦ. Рекомендовано для библиотек женских
исправительных колоний ФСИН России.
11.01.13 Лев МОСКОВКИН
Книга в Москве
Христианство как вера и как истина
Только усталый достоин молиться богам
Н.Гумилев
«В начале 70-х годов я с тоской озиралась вокруг, ища братьев по
духу, а находила только единомышленников в отрицании системы» – написала
Татьяна Щипкова в своей книге «Женский портрет в
тюремном интерьере. Записки православной» (М.: ИНДРИК, 2011. – 192 с. Рекомендовано к публикации
Издательским советом РПЦ. Рекомендовано для библиотек
женских исправительных колоний ФСИН России).
Лингвист, кандидат филологических наук Татьяна Николаевна Щипкова (1930-2009) была осуждена за пропаганду
православия. Находилась в заключении с 1980 по 1983
годы (Уссурийская исправительная колония номер 267/10). Книга воспоминаний
написана в 1985-1987 годах. По свидетельству внука автора, парламентского корреспондента
Филиппа Щипкова, текст практически
не требовал правки или редактуры. Однако издать книгу в то время, когда она
была актуальна, оказалось невозможным.
Мне как человеку с богатым советским прошлым существа пятого
сорта воспоминания православной показались интересными вне времени. Слишком
быстро и часто у нас все меняется, а люди живут и опыт их бесценен.
Чем-то «Женский портрет в тюремном интерьере» Щипковой по
точности отражения тонких наблюдений напоминает «Крутой маршрут» Евгении
Гинзбург. Тюремный опыт разрушает стереотипы. Приведены сценарии поведения и
это похоже на «Один день Ивана Денисовича» Солженицына. Читатель может выбрать
сам, что для него важней в тексте: характеристика времени, философское
отношение к нему или представленный автором алгоритм выживания в навязанных
условиях.
Разница в форматах и форме. Книга Щипковой
издана на высоком уровне качества и даже как-то изысканно, отражая православную
идею в отношении к мученичеству.
Есть параллелизм нашей прошлой жизни, позволяющий видеть те же
советские реалии в разных ракурсах. Т.Щипкова
получила Новый завет по наследству от бабушки в конце 60-х годов. Стала
приносить его в студенческую аудиторию, а позднее диктовать студентам отрывки
из Нагорной проповеди. «Потребовалось еще немного времени, чтобы я осознала
себя верующей» – вот тут автор обозначила точку фуркации, выбора личной судьбы.
В то же время в конце 60-х мне беспрепятственно выдали Новый
завет в библиотеке Новосибирского университета, где я год с упоением учился
генетике. Позже сибирская свобода позволила Татьяне Паулан
сделать на Новосибирском ТВ передачу об Александре Галиче.
Интерес к религии и ее истории был
огромный. Он с успехом удовлетворялся книжечками издательства «Наука» о
находках пещер Мертвого моря, фактах существования общины ессеев (терапевтов).
В Спасо-Андрониковом монастыре читались блестящие
лекции по истории православия, православной архитектуры, внутреннего и внешнего
устройства храма. Особо продвинутые упивались
выступлениями Александра Меня. Подписаться на собрание его трудов не составляло
труда. Специалисты в ответ на вопросы о достоверности исторической вставки
романа «Мастер и Маргарита» называли доктора Булгакова «пятым евангелистом».
Зачем на этом фоне общего подъема надо было преследовать людей и
бросать в бесчеловечные условия? Для эксперимента, как будут выживать, или в
этом было нечто большее? Исторический факт остается таковым. Это было время
активного строительства резидентуры в будущее. Власть
сама создавала альтернативу себе.
Т.Щипкова отметила все общие основные вехи становления антисоветского
человека. Джордж Оруэлл в самиздате – очевидно, имеется в виду «1984». Роман на
самом деле не об СССР, а об Англии. Там он до сих пор актуален, судя по
ремейкам. Для нас более актуально сейчас эссе Оруэлла «Прощай, Каталония!»
Этап нашего общего прошлого – ночные слушания «Би-би-си» сквозь
рев глушилок. Из них узнавали о Хельсинкской группе,
о Комитете защиты верующих. Затем – «Радиостанция «Свобода» с песнями
Александра Галича.
От депутатов Думы мы услышали, как Пятое
управление КГБ СССР строило работу с диссидентами, возвышая их в роли носителей
национальной идеи. Распечатки бюллетеней МХГ Людмилы
Алексеевой появлялись в уголках Союза со скоростью, догоняющей газету «Правда».
Как и сейчас, дефицит доверия к официальным СМИ с успехом
восполнялся двойственностью сознания, материализованной в запретах.
В то же время Татьяна Щипкова на зоне
была в положении зечки не совсем обычной.
Коммунистическая религия не состоялась. Пошел вал суеверий. Власти над душами
взалкали проходимцы. После десятков лет уничтожения духовенства и дискредитации
церкви власть имущие схватились за православие, как утопающий за соломинку.
«Когда я шла в зону, я думала найти там только людей уголовного мира,
преступниц в полном смысле слова. Я считала, вместе с большинством нашего
населения, что тот, кто там сидит, сидит за дело. Логика моя была проста: они
совершили преступление, что с ними церемониться? Им должно быть плохо, и чем
хуже, тем полезнее: будут знать, как грабить. О том, что эти люди имеют права,
что лишение свободы еще не есть лишение всех прав человеческих и гражданских, я
догадалась уже там. Я увидела продуманную и одновременно стихийную систему мер
для расчеловечивания человека, для ежедневного,
ежечасного унижения человеческого достоинства, для уничтожения в человеке всех
основ личности: родственных и семейных связей, различения добра и зла,
самоуважения. В конце XX века человек вдруг видит
себя рабом, не в переносном, а в прямом смысле – принадлежащим к касте рабов, к
касте презираемой, печать которой остается на нем до смерти» – миссия лингвиста
Татьяны Щипковой состояла в описании своих наблюдений.
Все это верно и скверно. Но это лишь часть правды. Она в том,
что нет жесткой принципиальной разницы между тюрьмой и волей, коммунистическим
прошлым и православным настоящим. Кто-то ухитрялся ловить счастливые минуты в ГУЛАГе, как Лев Разгон. Население в целом
от всемирной олигархизации национальных элит
проиграло, впало в нищету и чувствует себя обманутым. В России
разжиревшие мафиози покупают себе санаторный режим тюремной жизни. Не надо
думать, что Сталин первый в истории разрушал церковь или языкознание. Во время
войны он вернул священников и люди целовали их следы.
Для моей семьи столкновение с машиной РПЦ принесло трагедию. Священники наряду
с ювеналкой вносят посильный вклад в разрушение
института семьи и бессовестно наследуют квартиры охмуренных старушек. Иерархи
делают вид, что не знают.
Судьбу Татьяны Щипковой не хотелось бы связывать с тем, что
получилось. Важнее светлая память тех, кто как она выбрал путь истинного
служения, путь к национальной идее, единству народа. Выбрал так, как понимал
свою миссию-предназначение. Если мне потребуется священник, я пойду к
Александру Борисову в церковь Косьмы и Дамиана,
последователю Меня и Тимофеева-Ресовского. Раз в год весной он поминает
специальной службой замученных генетиков. А мы все воюем с друзьями и делим с
родственниками.
Светлая память мученикам за идею.