Волны шизни – это жиза
Главная проблема равно власти и журналистики – молчащее
большинство. И оно у нас в отличие от хроатина не
заговорит (см. в конце стихи Маргариты Монаховой)
07.09.00 Лев
Московкин
«Одиозная
фигура»
Синдром Тимофеева-Ресовского,
или почему меня не любят и кто такой профессор «Д»?
7 сентября 1900
года родился Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский. Что о нем думают сейчас и
как отмечается его столетие?
Больное общество – как женщина:
оно сама выбирает, кому страдать ее недугами. Маленький генетический мир в этом
обществе – камера-обскура, он ярче и вместительней большого, каждая фигура в
нем четче и резче, и одновременно каждая – джокер с чередой сиюминутных
образов, тасуемых в общественном сознании согласно его текущим запросам.
Наибольшим
гипнотическим эффектом из числа генетиков обладала Александра Прокофьева-Бельговская, обаянию которой к ее
демонстративному неудовольствию с удовольствием поддавался даже матершинник Трофим Лысенко. Но известен за пределами своего
мира только один Тимофеев-Ресовский. Известен
благодаря гонителям и только потому, что вернулся. Заочно жевать человека не
будешь – Феодосий Добржанский уехал с концами
(говорят, из-за Прокофьевой-Бельговской), и кто кроме
специалистов о нем знает с его горами трудов и мириадами последователей?
Тимофеев-Ресовский, похожий на своих лекциях на пирата на пенсии,
всего лишь последний русский Великой России, которому обитатели новой России
так и не захотели простить его внутренней свободы и потому не дали уйти в
небытие бесславно, как многим иным славным сынам нашей страны того же
реликтового типа, что часто родятся в России, но ничего не оставляют после
себя, кроме собственных метаний и очередного опыта несвершения.
Иначе трудно понять, почему цельный и естественный по жизни человек с
известностью, намного превышавшей ординарность всех его официальных титулов,
приобрел благодаря этой известности разлапистый, неоднородный и предельно
противоречивый образ.
Как сейчас помню
его лекции: «Существуют четыре фактора эволюции… А кто
придумает пятый, вот тому трешку на пол-литра» – из кармана извлекается мятая
трешка – «А если это будет женщина, пусть найдет себе мужика, они вместе
бутылочку разопьют»…
Дед – так его
называли, «Зубра» придумал Даниил Гранин для своей
книги – был уже сильно слеп, и в моей зачетке расписался по указке против
названия своего спецкурса. Позже ему и этого делать не приходилось – лишили
возможности преподавать: «одиозная фигура». Но и задолго до того дед ничего,
кроме подписи, своей рукой писать уже не мог. Как потом оказалось, изданное
соавторами местами значительно отличалось от услышанного от него самого. Из его
обширного научного наследия известны больше всего термины «пенетрантность» и
«экспрессивность», придуманные им для объяснения результатов эксперимента с
изучением вариации признака vti Drosophila melanogaster (прерывистость
поперечной жилки крыла – venae transversa imperfecta) при введении
соответствующего гена в сто различных линий мух. Но это на западе, а у нас –
тем, что начатая им в шарашке наука радиобиология им
же была исчерпана и закрыта, последователи с трудом наскребали на
многочисленные диссертации.
Остро зависимый
от общения дед так и не принял правил игры советского общества, когда все
запрещено, а что имеешь, следует на коленях выпросить у начальства. Казалось,
ему самое место в тюрьме с интеллектуальными сокамерниками или в огороженной шарашке – советская власть была очень чутка к тонким
запросам заключенной элиты, хорошо разбираясь, кого сажать и в каком раскладе,
что само по себе оказало конструктивное влияние на развитие науки в мире. Это
благодаря тем, кто вопреки ее усилиям выжил. Но на воле дед даже не вышел из
машины, только насупился, когда его привезли в бывшее имение, по-советски
запущенное и с обычными признаками типичного вандализма, где он родился 7
сентября 1900 года.
В человеческих
коллизиях Тимофеев-Ресовский всегда уступал и люди злились на него за то, что
должны ему и не могли дать, потому что он не просил, как все. Этот долг они
вынужденно отдали уже сами себе через десять лет после его смерти, в виде
реабилитации, на которой настояла все та же власть в лице Виктора Илюхина. В своей среде творческой интеллигенции уже не
признавались какие-либо авторитеты: одни подверглись неестественному отбору, новых не появилось по причине злобной подозрительности к
коллегам в творческой среде. К концу жизни дед был изгнан почти отовсюду,
только генерал Газенко формально держал его «консультантом» в своем очень
секретном Институте медико-биологических проблем, куда дед не мог доехать из
своего Обнинска.
А как изменился
образ Тимофеева-Ресовского после смерти и реабилитации? Помнят ли о нем, считая
предателем или филантропом, ученым или обманщиком? Зубр он или бизон Геббельса?
Что он сделал в науке и как будет отмечаться его
столетие?
Как показал
опрос, среди первокурсников Биофака МГУ удалось найти лишь одного, кто знает
фамилию «Тимофеев-Ресовский». Кафедра теории эволюции никак не отмечает
столетие – сказывается древняя неприязнь семейства Северцевых
с признаками наследственного коллаборационизма к представителям генетической
эволюционной школы. Сам заведующий кафедрой Алексей Северцев
в отъезде, присутствующий профессор говорил осторожно и уклончиво, ссылаясь на
то, что он проездом из поля в поле. То, что он вообще открыл рот на эту тему, с
его стороны было отчаянной смелостью. Академик Владимир Струнников – бывший
президент общества генетиков, который в концлагере не испугался серьезной порки
за солидарность с другим заключенным – так разволновался, что у него поднялось
давление и его дочь, с которой мы учились в одной группе, попросила не
тревожить старика, все-таки 86 лет. Борис Лейбович, другой мой соученик, бывший
сотрудник Романа Хесина, ответил мылом из Америки: «Will think and ask, but generally USA is the native land of elephants», что по-русски означает нечто вроде «Думал сам и спрашивал, но в общем-то США – родина динозавров». Заведующий кафедрой
генетики и мой бывший экзаменатор посетовал, что из-за недостатка средств юбилей
не только не отмечается на факультете, но и поехать на конференцию в Дубну
никто из сотрудников не может. Между тем на самой кафедре удалось найти лишь
одного аспиранта, который в ответ на вопрос долго и тяжело дышал в диктофон,
после чего сказал, что очень занят и ответить не
может.
Короче, если
сейчас мы что-то знаем про Тимофеева-Ресовского, то только благодаря
писателю-ревнивцу Гранину и прокурору-депутату Илюхину, но главное – Лене Саканян.
Профессор «Д» в романе «Зубр» – Николай Петрович Дубинин. Эфроимсона от него
защитили «окриком из ЦК КПСС». Позже эта стая товарищей теряла власть и
конкретно Дубинину мы обязаны тем, что сейчас Россия имеет в числе наиболее
эффективных оппонентов Алика Гольдфарба, чьим интеллектом восхищался Сергей
Юшенков.
Елена Саканян,
автор фильма-трилогии «Зубр»:
-
ЮНЕСКО внесло имя Тимофеева-Ресовского в число памятный
дат. Столетие широко отмечалось в Сунгуле на объекте,
я там была. Еду в Дубну, там большая конференция 6-7 сентября, потом в Берлин.
Канал «Культура» 5, 6 и 7 сентября собирается показать мой фильм. Еще одну
серию я сделала специально к юбилею: «Любовь и защита», при поддержке Института
«Открытое общество», его покупает РТР. Когда будет показывать, пока неизвестно,
в Сунгале была премьера. Тех, кто считал его
предателем и противодействовал реабилитации, теперь этих сил нет. Дубинин умер,
все стало на свои места. В Берлине столетие будет отмечать Общество друзей и
выпускников Московского университета 15 сентября, потом 20 – в Берлин-Бухе, где он работал в 1925-1945. Очень трогательно
прошла конференция в Сунгуле 23-27 августа, на
закрытом объекте. Это там, где была шарашка, где
Тимофеев работал, рядом с закрытым городом Снежинском.
Дом его отремонтировали, повесили мемориальную табличку и те, кто в нем живет,
подарили мне и сыну Тимофеева золотой крест. В Сунгуле
было совершенно замечательно – устроили концерт по
любительской программе, как это было в 1951 году, но уже профессиональными
силами. В Обнинске будут отмечать 19 декабря, в Москве в декабре в Институте
медицинской генетики. Было в Душанбе, в Симферополе, в Свердловске – во всех тимофеевских точках, где были ученики. Так что вопрос с
реабилитацией исчерпан. Кино я закончила в 1991. Тогда прокуратура скрыла
материалы, полученные по их же заказу от немецкой комиссии. Я успела взять
интервью у председателя комиссии Гельмута Бёме. Они
пришли к выводу, насколько Тимофеева недооценили как ученого, это было в 1990.
К юбилею выходит книжка на восемьсот страниц «Н.В. Тимофеев-Ресовский. Истории,
рассказанные им самим». В нее включена моя повесть, где описывается история
реабилитации, с тем же названием, что и новый фильм – «Любовь и защита». Я
показала фильм до путча и после путча, был протест Генерального прокурора и дело снова приняли к производству. Когда в реабилитации
отказали, до нашей студии сразу не дошло, и меня выпустили в Берлин – это было
в день смерти Сахарова. Союз развалился, было непонятно, кто должен был вести
дело, и реабилитировали только 29 июня 1992. Такова была история.
Профессор
Алексей Павлович Акифьев, соратник академика
Дубинина:
-
Я Тимофеева-Ресовского не знал, я присутствовал на четырех его докладах и
однажды он в Обнинске вел симпозиум. Я хотел познакомиться, но это не
получилось. Он, конечно, очень хороший ученый, но германский период его жизни –
это для меня тайна. Он же мог в течение четырех месяцев выехать в любую страну,
в США, в то время, когда немецкие танки шли по Белоруссии, как по маслу. Он не
выехал. Мне непонятна его неприязнь к молекулярной биологии. В то же время он
говорил, что прогрессивная эволюция – атрибут жизни на Земле. Он не был таким
дарвинистом, как казался: «Происхождение видов» – это книга, в которой о
происхождении видов ничего не сказано». Он принял христианство и исповедовался
у Александра Меня, это описано отцом Александром Борисовым, он же кандидат
биологических наук. И это было не удивительно: «Прогрессивная эволюция –
атрибут живой материи». Кто так мог говорить? – Ламарк! Потом я узнал, что он
был сторонником конституционной монархии как наилучшего государственного
устройства. Вот так. Человек не может не быть непротиворечивым. Чтобы его
осуждать – далек от этого. Это было неприятно: «Эти пришли, которые ДНКакают тут». Это была совсем не шутка в его исполнении.
То есть, как ученый-генетик он закончился в этом Бухе.
Вот еще что. Мы должны быть благодарны – отечественные ученые и из ближнего
зарубежья – ему за то, что он создал школу, вот это да. А я не являюсь ни его
сторонником, ни противником.
Анатолий Никифорович Тюрюканов, почвовед и
большой друг Тимофеева-Ресовского:
- Когда он был один, Тимофеев-Ресовский, вся Россия его называла
предателем, сейчас убежали многие, и никого не называют предателем. На одном
Тимофееве кормились сотни, тысячи кадровиков, спецотдельцев,
чекистов, до чертиков кормились. Сейчас они все на пенсиях. Сейчас коммунисты
отвечают: а мы не знали. А люди вроде бы двуногие, млекопитающие. Николай
Владимирович сейчас превратился в личность, равную святому. В Калужской
губернии, которую он считал своей родиной, он входит в великую четверку:
Циолковский, Чижевский, маршал Жуков и теперь Тимофеев-Ресовский. Он был
многопрофильным специалистом, работал и в радиобиологии, в биофизике, зоологии
и в ряде других смежных областей. Он везде был крупным специалистом
и судьба ему уготовила закончить жизнь натуралистом. Число натуралистов в мире
науки так мало, что Тимофеев-Ресовский любил говаривать: «Их можно пересчитать
по пальцам, не прибегая к ногам».
Марлен Асланян, профессор кафедры генетики
Биофака МГУ:
-
Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский – яркая колоритная натура, крупнейший
ученый, который внес огромный вклад в развитие радиационной биологии и
генетики, биогеоценологии и проблем эволюции. У него большая плеяда учеников,
которые продолжают и развивают его идеи. Сейчас отмечается столетие со дня его
рождения во многих городах и институтах и одно из заседаний, посвященных памяти
Николая Владимировича, состоится на нашем факультете, на нашей кафедре. Это
будет где-то в октябре или ноябре, так как очень много различных мероприятий,
то в зависимости от этого графика мы выберем определенный день. Завтра заведующий нашей кафедры академик Шестаков едет в Дубну, где
будет председательствовать на одном из заседаний. Проведение заседания на
кафедре мы будем организовывать вместе с Медико-генетическим научным центром во
главе с академиком Владимиром Ильичем Ивановым. История есть история, мы
слушали лекции Николая Владимировича, знаем его как человека.
-
Генетик, он здесь когда-то по-моему преподавал, вот.
Помнишь, нам Наталья Васильевна говорила? Забыл… О
столетии знали, что в этом году, а вот какого числа…
-
Он генетик, большой ученый. Но с его трудами не знакома, лично оценить его
вклад в науку я не могу. Я просто знаю, что он большой ученый. Был ли он
предателем? Не знаю и не могу ничего сказать на эту тему.
Аспирант кафедры генетики, после долгой утомительной паузы:
-
Я ничего не могу сказать вам… Я сейчас занят,
извините.
Профессор кафедры теории эволюции Геннадий Михайлович Длусский:
-
Вы знаете… вот закройте магнитофон… Мне неудобно отвечать
на ваши вопросы, потому что я просто не в курсе, как собираются отмечать
официально юбилей Тимофеева-Ресовского. Что же касается отношения… я не знаю, я
ни с кем не имел контакта. То, что это великий ученый, крупнейший, великий –
это может быть громкие слова, но один из крупнейших генетиков, который очень
много сделал и для генетики и для теории эволюции, никаких сомнений не было,
нет и не должно быть по-моему. Какие именно обвинения?
То, что он сотрудничал с фашистами – это неправда. Все же знают, что сын его
погиб, в сопротивлении участвовал. Потом… он работал просто. Кстати, он очень
много сделал для того, чтобы когда пришли наши, было
как можно меньше разрушений было, все это хорошо известно. Вопрос о его
авторстве СТЭ – он смешной, потому что есть название
– синтетическая теория эволюции, вот. Его можно понимать очень узко и
достаточно широко. Если понимать под этим то, что сделано Ernst Mayr
& Company,
то он к этому прямого отношения конечно не имеет. Но если говорить о
современной теории эволюции, то это не синтетическая теория, это гораздо
больше. Синтетическая теория не учитывает работ Шмальгаузена, не учитывает
многих других вещей. Вообще они несколько дикие, синтетисты,
макроэволюцию они совершенно не понимают, а Тимофеев ее понимал. Так что в этом
плане надо шире понимать теорию эволюции, чем синтетическая теория, это один из
этапов, один из блоков одной из школ. Он к этой школе не принадлежал. Но с
другой стороны, в основе всего, в основе синтетической теории, собственно лежат
выкладки Четверикова, учениками которого были и Добржанский, который уехал в Штаты и создал там
синтетическую теорию, и Тимофеев-Ресовский, они все были учениками Четверикова. И вообще здесь школа Четверикова.
(Его высказывание, что в «Происхождении видов» ничего не сказано о
происхождении видов) – на самом деле это действительно так, это правда. Для
Дарвина важным было не построить теорию происхождения видов, она была
разработана позже, а показать, что из одних видов могут происходить другие, вот
это Дарвин сделал. Поэтому он и назвал книгу «Происхождение видов». Это на
самом деле, он мог бы ее назвать по другому, «Теория
естественного отбора». Просто из теории естественного отбора в принципе
вытекало видообразование, но детали этого, конечно, он не… Слишком
много вы от него хотите, он и так сделал достаточно много.
Кирилл Трувеллер, сотрудник лаборатории бывшей
Николая Лебедева (прототипа Снегирева в романе Каверина «Двойной портрет»):
-
В Московском университете это не отмечается, хотя Тимофеев-Ресовский – плоть от
плоти. Наша лаборатория слишком мала, чтобы ее усилия могли быть для
организации брошены такого мероприятия, слишком скудны средства у сотрудников,
чтобы своим временем как-то располагать. Даже в Дубну не на что поехать.
Печально. Хотя в этой лаборатории Тимофеев-Ресовский впервые познакомился с
биохимическим полиморфизмом и стабильностью спектров белков ткани в пределах
вида. Что его так поразило, что Яблокова он на это направил, хотя не очень
успешно. Это был его факультативный курс для дарвинистов разных вузов, когда
они перековывались, это был по-моему 1971-1972 год.
Мне очень печально, его образ некоторые как-то искажают, но для меня не важно,
реабилитирован или не реабилитирован, потому что Тимофеевы-Ресовские рождаются,
наверное, один раз, и не в столетие.
Мария Леонтьева, сотрудник кафедры высших
растений:
-
Конечно, на мой взгляд, это просто героический ученый. Дату я точно не знала.
Но это личность, очень крупная личность. Я знаю, что он генетик, к концу жизни
занимался вопросами биосферы и охраной окружающей среды. Это немножко
далековато от меня, я растительный цитолог.
Юрий Викторович Чайковский, сотрудник Института истории естествознания и
техники, исследователь истории дарвинизма:
-
И вы хотите, чтобы кто-то сказал о Тимофееве-Ресовском что-то плохое? Это была
чисто политическая склока, не научная. Вряд ли сейчас ситуация сохранилась. Для
меня он был всегда дарвинистом… его книжка – это чистейшая синтетическая теория
эволюции. Он ее не писал, писали Воронцов и Яблоков, но он же не возражал.
Виктор Илюхин, депутат, благодаря усилиям которого
Тимофеев-Ресовский был реабилитирован:
-Я этой
проблемой занимался тогда, когда возглавлял Тринадцатое
управление Прокуратуры Союза ССР – Управление по надзору за исполнением Закона
в Государственной Безопасности. Проблема Тимофеева-Ресовского встала в связи с
постановкой вопроса о реабилитации его за то деяние, преступление, в котором он
был обвинен. Протест состоялся по моей позиции о том, что необходимо
Тимофеева-Ресовского реабилитировать. Были противники реабилитации,
высказывалась точка зрения, что Тимофеева-Ресовского нельзя реабилитировать. Я
убедил Генерального прокурора. Сначала Васильева Алексея Дмитриевича, первого
заместителя Генерального прокурора Союза ССР, а потом и Генеральный прокурор
Сухарев подписал протест и он был удовлетворен
Верховным Судом Советского Союза. К сожалению, кроме большого смешанного по
форме художественно-публицистического материала, с которым выступил Даниил Гранин по истории Ресовского, больше не было у нас ни тогда
в Советском Союзе, ни потом в РФ. Вышла его книжка под названием «Зубр». Мы
тогда в прокуратуре Союза переживали сложный период. Это ведь 90-91 годы, когда
шел вопрос о реабилитации Ресовского, потом огромные потрясения, распад
Советского Союза, ну, мой уход из Генеральной прокуратуры, уход многих из КГБ,
которые занимались этой проблемой. Наверно, ситуация и зависла вот в таком
состоянии.
Отец
Александр Борисов, священник церкви Космы и Дамиана на
Столешниковом, бывший генетик, который свел
Тимофеева-Ресовского и Александра Меня:
- 7
сентября сто лет Тимофееву-Ресовскому, как видится его образ сейчас
и будете ли вы принимать участие в каких-то торжественных церемониях?
- Я буду в
Обнинске 18 сентября, приму участие в конференции и потом буду служить панихиду
вместе с местным священником отцом Владимиром. Это в Обнинске. А здесь я все
время поминаю его с Еленой Александровной. Это был замечательный пример
человека, который соединил в себе религиозный взгляд на мир, глубокую
религиозную веру, и мировоззрение замечательного русского ученого. Так что в
его лице, и я всем специально об этом говорил, в его лице пример человека, у
которого не было никакого противоречия между научным мировоззрением и глубокой
христианской православной верой.
- Это
правда, что именно вы его познакомили с Александром Менем?
- Да,
когда он тяжело болел, я привозил к нему отца Александра, чтобы исповедовать и
причастить.
- Куда
подевались его недоброжелатели, столько было борьбы с ним, а теперь либо
молчат, либо говорят что-то невнятное…
- Ну и слава богу, слава богу. Тогда это
наверное имело какую-то политическую поддержку, сейчас она исчезла. Еще для
меня Николай Владимирович важен тем, что он как бы был крестным отцом первой
книги, которую я перевел, о вере и имеющую связь с биологией – «Life after life» Раймонда
Моуди. «Жизнь после жизни». Прежде, чем я переводил,
принес ему английский вариант этой книги, и у Гранина
в повести «Зубр», там есть момент, когда он читает на английском «Жизнь после
жизни». Это был как раз тот самый момент, он целиком одобрил мою идею перевести
эту книгу. Это опыт людей, переживших клиническую смерть – более ста пятидесяти
человек – которые утверждали, что они уже не просто верят, а они знали, что
есть жизнь души после смерти тела, потому что они ТАМ были и вернулись. Николай
Владимирович целиком одобрил идею перевода, я перевел, это был примерно 76 год,
запустил в самиздат. Она уже тогда циркулировала и очень многих людей
поддерживала в их поисках истины.
- Спасибо
огромное.
Борис
Владимирович Конюхов, профессор Института общей генетики (28.09.00 ЦДЖ):
- Ну,
Тимофеев-Ресовский крупный ученый сейчас, хороший человек, так считается, и так
далее. Это общепринятое мнение. Многие, которые идеи он развивал, они сейчас находят
поддержку научной общественности. И он действительно много сделал в науке,
особенно в генетике. Это выдающийся генетик. В генетике развития, в частности
то, что касается близко меня, моей области
- Куда
сейчас подевались гонители и почему так получилось
парадоксально, что Дубинин выступал против реабилитации Тимофеева, то есть
коллега-интеллигент, ученый, а нелюбимый нами всеми Виктор Илюхин,
наоборот, спровоцировал реабилитацию?
- А кто
это?
- Виктор
Иванович Илюхин, соратник Макашова, это была целевая
указка сверху, он был проводником и ничего не понял даже, я брал у него
интервью по этому поводу именно в связи с Тимофеевым недавно, он депутат
Госдумы.
- Он не
специалист, конечно, не биолог, поэтому конечно. Он
наверное неправильно ориентирован, не знает детали. Биологи практически все
поддерживают
- Дубинин почему был против, яро против?
- Трудно
сказать, почему Дубинин был против. Дубинин со многими
был тяжелые отношения у него были, может быть и с
Тимофеевым-Ресовским.
- Общаясь
с ним много лет, вы же были замдиректора при нем, и вот выжили в этих условиях…
- Я
считаю, что Дубинин был очень сложный человек, и имел сложные отношения с очень
многими учеными, в частности, и с Тимофеевым-Ресовским. А в остальном научный
мир поддерживает Тимофеева-Ресовского и считает его крупнейшим ученым, внесшим
огромный вклад в науку.
Юрий Таричанович Дьяков, профессор кафедры микологии и
альгологии МГУ (30.10.00)
- Пока
Тимофеев-Ресовский был жив, у него было очень много противников. Прошло почти
десять лет после смерти и еще больше после смерти – куда они все подевались?
Сейчас как-то все дружно за, но при этом и память его несколько потускнела несмотря на столетие, на значимость его работ.
- Мне
кажется, что большинство противников было или преклонного возраста, то есть
люди, воспитанные в соответствующих условиях и имеющие соответствующий набор
ценностей. Часть из них вымерло просто-напросто. Часть противников было с точки
зрения научных чисто заслуг не столь значительной, не столь значимой. Это
разные там философы марксистско-ленинские. Сейчас их роль, их голос вообще
потерялся. А заслуги – не знаю, мне кажется, почему они потускнели? У меня
такого впечатления нет. И тем более недавний юбилей показал: достаточно широко
это было научной общественностью воспринято. А другой наверно
и не нужно, кроме научно общественности, на мой взгляд. Это все
остальное – это уж такие конъюнктурные вещи. Например, сейчас секция биологии и
экологии РАЕН – это Академия естественных наук –
занимается поиском спонсоров для организации кабинета, посвященного двум
крупным эволюционистам – Николаю Владимировичу Тимофееву-Ресовскому и Николаю
Николаевичу Воронцову, как первому председателю этой секции. И там, мы думаем,
что будет размещена большая экспозиция, будут какие-то проводиться семинары в
рамках тех научных проблем которыми занимались эти
люди.
- Сейчас,
говоря о научном наследии Тимофеева, чаще всего упоминают радиобиологию. Но это
же не единственное, что он сделал. Конкретно в ваших учебных планах вашей
кафедры, в ваших научных работах, как-то наследие Тимофеева играет, ссылаетесь
вы на него, используете его идеи?
- Сразу
мне сказать трудно. Радиобиологические несомненно,
когда мы говорим о мутагенезе, то обязательно теорию мишеней и все эти вещи
вспоминаем. Да, еще несомненно, лично я, когда читаю
лекции по популяционной биологии грибов, то обязательно ссылаюсь на сезонные
изменения у Adalia
bipunctata, которой
он много занимался, потому что аналогичные изменения частот генотипов показаны
у большинства организмов с короткими циклами и интенсивным размножением, в
частности, у грибов. Ну а большее – мне трудно сказать, потому что у нас очень
специфические объекты, которыми он-то не занимался. Поэтому только некоторые
закономерности.
-
Последний вопрос, но он немножко такой сложный пожалуй.
Тимофеев-Ресовский очень много говорил… Да, ну
естественно, наследие Тимофеева напечатанное, оно, вот как сейчас помню, потому
что слушал его лекции, оно сильно расходится с тем, что он говорил. И вот
насколько я это помню, он очень много говорил о волнах жизни, которые в
каноническом наследии трансформируются в узкий вариант
- Генный
дрейф.
- Да. Но
он говорил об этом очень более широко, ссылался в том
числе и на работы «Обзор бабочек Московской губернии» Четверикова
и можно было понять, что речь идет о некоторых макроэволюционых
изменениях, как бы в другом выражении тот же феномен – в частности, изменение
человеческого отношения к нему самому можно интерпретировать, то есть явление
моды, моды идей и так далее. Как вы считаете: такой широкий мост от одного к
другому – это правомерно? И как можно это если не оцифровать, то формализовать,
если можно? В том числе и на вашем объекте.
- Ну,
вообще волны как раз для наших объектов как раз очень характерны и очень
большое значение имеют. Скажем, какая-нибудь ржавчина, и ее материнская
популяция развивается где-нибудь там в южных районах
Украины и Краснодарского края, а масса спор, споровое облако, эти волны
распространяется по очень большой части России, уже на север и на восток, и на
запад в том числе. Причем там это фактически действительно как волна, потому
что популяция своей судьбы там часто не имеет, то есть перезимовки там может и
не быть, это одногодичный массовый занос. Но в то же время благодаря коротким
циклам и быстрым… и массовому размножению там идут все время конечно
генетические процессы эволюционные. И вот так это можно интерпретировать с
точки зрения того, что волны жизни, говорил Тимофеев-Ресовский.
- В волнах
человеческих настроений похожи люди на грибы?
- Я об
этом не думал.
Александр Рубанович, сотрудник Института общей генетики:
-
Тимофеев-Ресовский – фигура раздутая. Ожидался больший интерес к столетию, но
сейчас не в моде создатели концепций, в моде конкретное знание. Интерес к нему
будет неуклонно по экспоненте убывать до полного забвения. А что против него
выступать? Талантливый человек, кучу вещей сделал, надо пересматривать его
место, сделали из него икону. Его ученики провели симпозиумы на Урале, в
Москве, в Дубне, и что… да ничего, это были съезды пенсионеров, которые
вспоминали не Тимофеева, а себя, свою молодость. Когда его сажали, он быстро
выдавал на гора результат, а
когда он был предоставлен сам себе, он сибаритствовал и усложнял жизнь вокруг
себя. За что ему спасибо. Его волны жизни – это шиза.
Там шел
разговор о том, что чтобы проявился биологический эффект облучения, облучение
должно попасть на критическую мишень.
Академик РАСХН, депутат Государственной Думы второго созыва Виктор Шевелуха (ГД 06.12.00)
- Это имя
остается, важность и значение его сохраняется. Может быть мало таких публичных фейерверков вокруг этой фигуры, но
может быть и не надо этого сейчас, но он считается классиком биологической
науки, не только по взглядам, но и по результатам, продолжение его
исследований.
- Куда
подевались его противники, их было так много?
- Вымерли.
А если серьезно, это же было целое поколение. На том этапе уровень и генетики… Эта генетическая идея не овладела всеми поколениями тогда,
только узкие специалисты, а так чтобы общенародные понимания значимости
генетики, а соответственно, новых поколений людей, которые в этом направлении
бы работали, было мало. И сегодня, сказать, что их нет – кто
возражает, наоборот, даже с классической генетики через экологическую генетику
возвращается к пониманию взаимодействия генотипа со средой, влияние среды на
генотип и генотипа на среду – раньше это называлось неоламаркизмом, а сегодня
это взаимодействие генотипа со средой, которое завершается тем, что факторы
среды являются мутагенными факторами многие, а те, которые не являются,
вызывают цепь последовательных метаболических процессов, которые в том
или ином виде затрагивают геном в целом.
- Из его
обширного наследия что бы одно назвали самым
существенным?
- Мы
считаем, что самым существенным было, есть и остается
взаимодействие генотипа со средой. Конечно же, сказать, что геном полностью
независим от среды, что он автономен, и что зародышевая плазма абсолютно не
подвергается никаким изменениям – то, что было до Тимофеева-Ресовского
и он частично придерживался такой точки зрения – оно остается важным потому,
что теперь каждый, кто тщательно изучает закономерности наследования признаков
и который особенно работает в области генно-инженерных исследований, понимает
сегодня, что сохраняя консерватизм наследственности, сохраняя генетический
материал нетронутым, в то же время каждый из нас
понимает, что именно через эти структуры можно осуществлять изменения, при этом
соблюдая все меры предосторожности. Н главное, что консерватизм, сохраняющий
вид как систему остается. Но вторая часть развивается очень бурно, что с этим
консерватизмом можно сочетать изменчивость, более эффективную и более
мобильную, более действенную. Мы имеем сегодня уже самые различные трансгенные биологические объекты с измененной
наследственностью или путем переноса генетического материала или путем
использования существующих в природе изменений, связанных с прыгающими генами –
транспозонами, или взаимодействия генов в результате рекомбиногенеза, и т.д. И стабильность
и нестабильность генома, то есть взаимодействие генома со средой, остается
самой важной проблемой и самым главным в наследии Тимофеева-Ресовского.
- Как
сейчас воспринимаются волны жизни, которые описал Четвериков, но распространил
идею именно Тимофеев?
- Сегодня
даже есть новая теория о волновой теории гена. Новая теория передача
информации, я разделяю эту точку зрения.
- Как в
романе Станислава Лема «Голос неба»?
Генетический
кружок для студентов на кафедре генетики МГУ
Наталья
Алексеевна Ляпунова
- Если вам
это интересно. Не надо, вам не стоит записывать… (далее мне досталось за
публикацию в «МП» в день 100-летия Тимофеева-Ресовского).
Дополнения
Биография
Николай
Владимирович Тимофеев-Ресовский родился 7 сентября 1900 года (умер в 1981 в
Обнинске) 1925-1945 работал в Германии, благодаря чему пережил страшное время –
в СССР строптивый и своевольный ученый наверняка бы погиб, почему и отправил
своего ученика в Германию его учитель зоолог Николай Константинович Кольцов.
Неистовый дед – именно так его называли коллеги, «Зубр» – это от Гранина, был по жизни удивительно цельным человеком,
шумно-грубоватым и одновременно человеколюбивым, доверчивым и очень зависимым
от доброжелательного общения. Его разросшийся образ, напротив, оставил много
противоречий и вражды, как к нему, так и между людьми, которые спорили до драк,
не будучи с ним знакомыми и совсем не зная его работ.
В практической генетике дед известен благодаря введенным им понятиям
пенетрантности и экспрессивности гена vti
(прерывистость поперечной жилки крыла – venae transversa imperfecta), в
ученом мире – благодаря огромному числу исследователей разных специальностей,
спасенных им в фашистской Германии, в советской науке – по работам на «следе»
после аварии на «Маяке», когда он создал и полностью исчерпал науку
радиоэкологию. Нами, студентам возрожденной не до конца генетики,
лекции Тимофеева-Ресовского, а затем после лишения его возможности преподавания
и полузапрещенные выступления на генетическом кружке
с рассказами о жизни биостанции, воспринимались как передачи «Голоса Америки».
Неудивительно, что его агрессивное пренебрежение к условностям и запретам
советского общества вселяло ужас в наших преподавателей и вызывало отторжение у
тех, кто потом долгие годы эксплуатировал в карьерных целях даже малое
знакомство с ним при жизни. Я был последним студентом кафедры генетики МГУ, в
чьей зачетной книжке осталась его подпись – его спецкурс читался для студентов
пятого курса, а я прослушал его на третьем. По памяти он говорил нечто другое,
чем потом приписывали ему в печатных трудах – сам он давно не писал по причине
слепоты. В результате его научное наследие, как и его образ, расползлось и
потеряло цельность.
Образ
Тимофеева-Ресовского – приговор закрепощенному обществу, которое не может
простить независимой повадки «чужаку» и в его оценке, в отношении к нему,
превращается в стаю. Такая оценка – характеристика общества, истина о человеке
в ней тонет. Что характерно, решающее слово в реабилитации ученого через десять
лет после его смерти произнес на страницах «Литературной газеты» Виктор Илюхин, больше известный как соратник Макашова.
Впоследствии
даже развился своеобразный карьерный бизнес в околонаучной среде – творчество
мифа «Как я помогал деду». И все же до сих пор поражают споры знавших его
понаслышке людей, был ли он изменником, проводившим евгенические эксперименты
на людях в фашистской Германии, или великим генетиком, творцом СТЭ. А что думают о нем сейчас?
Таким
образом, в феномене Тимофеева-Ресовского самое
интересное – массовая негативная реакция на таких людей. В результате так и не
возрожденную науку задушили изнутри: лавину нарабатываемых первичных данных
некому обобщить, так как опущенные до никчемного статуса «научных работников»
ученые с высшим пределам мечтаний для большинства в виде «кандидата в никуда» не признают авторитетов из своей среды, пугаясь
только окриков из внутренних органов. Причем эти первичные данные в основном
отражают распространенность явления самоорганизации в биологии вообще и в
генетике особенно, что совершенно утонуло в публичных дискуссиях
несмотря на общность именно в данной позиции у враждующих людей и лагерей, что
составляет общее между молекулярной генетикой, культурой ткани и поведением
депутатов в парламенте в смысле схемы фаз развития и циркуляции информации в
каждой сфере.
Отсебятина
Эксперименту, которому
больное общество подвергло Тимофеева-Ресовского, оказалось открыто очень много
людей. И в том числе я сам, последний студент Московского университета, в чьей
зачетке есть его подпись. Полжизни я пытался подходить к обвинениям в мой адрес
логически, пока с большим трудом не понял – я участник эксперимента и сам же
сообщник экспериментаторов. Это было задолго до знакомства с творчеством
Набокова «Приглашение к казни». Позже на основе наблюдений придумалась идея метажурналистики, а тогда я стал коллекционировать в уме
знакомых, страдавших «синдромом Тимофеева-Ресовского». Во всех, включая меня,
было нечто общее, это действительно инвариантный набор характеристик – синдром,
с обязательным присутствием неумения играть в игры по Берну и некоторое
проявление внутренней свободы, которое обязательно воспринимается кем-то из
окружающих коллег как социальная агрессия, вызывая огонь на себя. Но само
«чучело» этого не понимает. Дальше творчество образа идет по самоорганизации, в
него лавинообразно вовлекаются незнакомые с прообразом люди – обществу все
равно кто-то нужен в жертвы, эта потребность – имманентная характеристика
«переходного периода» (катастрофического, или некогерентного режима) с высокой
ролью кооперативных эффектов психики.
Уникален вариант СССР:
личность Тимофеева-Ресовского была активно вовлечена в пропагандистскую машину
и использована, как и например, антисемитская идея,
для раскачки раскола и в конечном счете активизации общества, подобно тому, как
Лысенко предлагал расшатывать наследственность. Это те же факторы, которые в
«Происхождении видов» Дарвина «способствуют естественному отбору», без чего
просто его как бы и нет, потому что ему не с чем работать. То есть в советском
варианте управления массовым сознанием это та же биотехнология, а нам в теории
журналистики остается понятие метажурналистики,
повернутой к действительности задом и передом – к собственным ожиданиям
аудитории типа избушки Бабы-Яги.
Мириадам канувших в безвестность не остается ничего, ибо сталинский
отбор, породивший советскую интеллигенцию, работал по принципу выработки
критерия элиминации в процессе ее действия. Не зря интеллигенция упивалась
творчеством Курта Воннегута: «Вход запрещен именно
тебе».
Однако советская
пропагандистская машина (как известно, предсказать перемены массового сознания
невозможно, как и поведение женщины, но его/ее можно
направить) не была б столь гениальной, если бы не извлекала из судьбы одного
попавшего в ее механизм человека все, что можно. Заключенный, поскольку он
выжил, был брошен на сверхсекретный объект на совершенно новую тему и сделал –
начал и исчерпал – радиобиологию. Что выгодно отличает мало затратную советскую
науку от, например, американских масштабных исследований по последствиям
атомных бомбардировок в Японии.
Здесь тоже судьба
Тимофеева-Ресовского не является необычной, были даже более яркие примеры –
Сергей Королев или Лев Зильбер. Но в целом Тимофеев-Ресовский получился фигурой
уникальной. Хотя в генетическом мире были и более яркие образы типа Прокофьевой-Бельговской, но известен за пределами только
один.
И все же неправда, что
Тимофеевы-Ресовские рождаются раз в столетие. Люди с внутренней свободой
рождаются в России постоянно, а вот что дальше с ними происходит – см. сначала. Чтобы с этим выжить, надо быть еще и евреем.
Что такое синдром Тимофеева-Ресовского, я знаю как бы изнутри, и за период
своего безуспешного становления в качестве ученого сроднился с ним. Сейчас
принято возвеличивать образ Тимофеева-Ресовского и его противники молчат. Но в
мое время подобное его и моему поведение в оценке таких,
как я, считалось дурью. Я поступил в МГУ, потом на работу, не
благодаря, а вопреки своим «талантам» типа пролететь мимо комсомола, сдать
едва-едва на трояк философию и т.д. Такие личности вызывают значительное
возмущение в микросоциуме типа реакции на чужака на
птичьем базаре и превращаются в «чучело». Но при этом я позволял себе такие
уверенные высказывания на семинарах, что незнакомые принимали меня за
профессора или на худой конец академического сынка, вызывая
в конечном счете еще большее раздражение.
Именно по той же причине
особенностей повадки Тимофеев-Ресовский не выжил бы в Союзе – чужой, и был как бы забыт, выжил в фашистской Германии – двукратно
чужой. Два «мутагенных» фактора одновременно способны вызвать через системный
эффект повышение выживаемости выше контрольной нормы, хотя каждый в отдельности
выживаемость снижает. Это тоже биотехнология, такой эффект я сам получил в
культуре ткани чеснока – ДНК и колхицин вместе. Старик Сергей
Михайлович Гершензон только тихо и счастливо смеялся, когда я ему об этом
рассказал в 1987 году на конференции в Институте Овчинникова
(биоорганической химии) – ему самому не верили никогда, хотя он первый начал
эксперименты с тимусной ДНК еще до войны и вообще в
генетике «все открыл» включая переоткрытый мною в его
названии «мобилизационный резерв вида».
«Александра Алексеевна Прокофьева-Бельговская»
Маргарита Монахова: «Она настолько человек необыкновенный, что я не
могла обратиться к ней обычными словами, было это незадолго до ее смерти»
Молва
идет неотвратимо
Не
отпирайтесь – ни к чему:
О
вашей связи с хроматином
Известно
даже ЦРУ.
Болтают
языки немножко
Виной
всему была картошка.
Раз
картошка, два картошка,
Кажется,
циклоп немножко,
О
лососях – спора нет:
Ничего
себе объект!
Мухи
были не помехой,
Добралась
до человека.
И
с тех пор уж много лет
Для
него покоя нет:
Рангом
ниже стал мужчина,
Опозорен
на весь свет -
Полового
хроматина
У
него в помине нет!
Можно
ли сидеть спокойно,
Ждать,
когда во вкус войдут,
Дай
им волю, они вскоре
Игрек
тоже не найдут.
И
какие нужны нервы
Чтоб
не дрогнуть от того:
«Генетически
инертны – говорит -
Через
одного!»
А
сегодня заявила:
«Нашим
предком был... горилла!»
И
в основе всех причин
Все
какой-то хроматин:
Ваш
ребенок флегматичен
Неизвестно
от чего -
«Слишком
гетеропикнотичен» -
Ныне
скажет про него.
Простудил
бедняга нос -
«Острый
гетеропикноз!»
Неудачи
в жизни личной -
Тоже
гетероцикличность.
Потому
спешите все
На
окраску по Гимзе.
Глаз
подбил мальчишке Гога,
Но
в отместку тот кричит:
«У
тебя повторов много,
Уникальных дефицит!»
На
прием пришел директор:
Солей
отложенье -
Случай,
в общем-то, нередкий -
«Эффект
положенья!»
И,
выходит, медицина
Ни
на шаг без хроматина!
Слава,
слава хроматину!
Слава
стойким докторам,
Слава
тем профессорам,
Кто
дерзнул и раскрутил
Этот
самый хроматин.
Не
жалеть клянемся сил
На
молчащий хроматин,
Если
так вопрос стоит -
Он
у нас заговорит!
Всем
известно, как весома
Для
нас игрек-хромосома.
Хоть
мала и некрасива,
С
нею вся мужская сила.
Икс
– двуплеча и стройна,
Полу
«слабому» дана.
Потому
носитель их
Всюду
пашет за двоих.
Позабыв
совсем от радости:
«Сила
наша – в нашей слабости!»
кафедра генетики, биофак
МГУ 1 сентября 2000 года