Андрей Жвалевский. Те, которые: Роман- М.: Время, 2013. – 320 с., тир. 10 тыс экз. («Самое время!»).

07.09.13 Лев МОСКОВКИН

Книга в Москве

Новая антропософия

Обманчивая легкость простоты познания жизни

Второй конец палки: Агасфер, пославший бога и богом посланный

Выступление на философском семинаре творца новой математики Алексея Васильевича Мухина:

- А диалектика – это всегда противопоставление противоположностей...

- Единство и борьба противоположностей, – немного иронично поправляет кто-то из молодых.

Чудненько! Участвуем в дискуссии, господа, не стесняемся!

- Простите. Единство и борьба противоположностей. У каждой тезы есть своя антитеза. У всякой палки, образно говоря, два конца. У всякой, кроме... – немного театральная пауза, взгляд в несколько лиц, – кроме материи!

Скепсис и насмешка в глазах философов. Ну-ка поправьте меня.

- Вообще-то, юноша, – это уже кто-то из профессуры, седой и благообразный, – если вы не в курсе, материя всегда противопоставляется духу, сознанию...

Этому нужно ответить цитатой. Что-то из классиков.

- Так-то оно так, но еще Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме» писал... э-э-э, – кошу взглядом на листочек, – что «противоположность материи и сознания имеет абсолютное значение... исключительно в пределах основного гносеологического вопроса о том, что признать первичным и что вторичным. За этими пределами относительность данного противоположения несомненно».

Один – ноль. Теперь нужно отдать шар сопернику.

- Хотя вы, конечно, правы. Материя и сознание противоположны друг другу... как целое, – амплитудный жест, – и часть, – скупой жест.

Кажется, ничего. Надежда Петровна, кажется, не моргает. Интересно, почему она не носит очков? Добавила бы себе солидности.

- А вот что противопоставлено материи, – продолжаю жестикулировать, – на так сказать, ее уровне? На уровне мировой субстанции? Где второй конец этой палки?

Пауза. Пусть подумают.

- Я долго ломал голову над этим вопросом. Мне кажется, лучшим кандидатом для антитезы материи является информация...»

Вот так часто бывает, что автор художественного произведения, ведая о том или нет, раскрывает интимную суть бытия, вокруг которой закольцовано-заколдовано бродит формализованная наука, веками ни капельки не приближаясь к простейшей разгадке. А ты сделай шаг напрямую и он станет роковым. Борцам с порнографией такого не снилось, что можно обрушить на носителя простой истины. А что взять с автора романа с его художественным вымыслом?

Андрей Жвалевский в своем новом романе «Те, которые» (М.: Время, 2013. – 320 с., тир. 10 тыс экз. («Самое время!») со сложностями не заморачивается и апологетом принципиальной непознаваемости мира не представляется. Есть бог или что-то иное, тем более неважно. Не в том суть.

Кстати, образ Надежды Петровны оказался совсем не прост. Единственный человек на семинаре, кто сразу понял причину перелома дискуссии на семинаре. Вовремя и точно вмешалась. Развитие событий стремительно и как-то прямолинейно. Но не совсем. Чтобы создать путь к своей второй половине, персонаж, от имени которого ведется повествование (на данном отрезке сюжета – кандидат физмат наук Алексей Васильевич Мухин), изобретает с помощью студента-курсовика Миши Леоненко, пообещав ему Нобелевку, новую математику.

Задача нашего героя – понять, кто он такой и есть ли другие такие?

Студент увлекся. Новую математику создал. «Ал Васильевич! – от избытка радости Миша даже приподнялся на стуле. – Гляди! Нечеткая логика – это вероятности, но не значения, а функции! И они же операнды! Рекурсия!!! ... – Супер! – сказал я. – Теперь нужно поработать с аксиомами... – Курсовик скривился с видом Колумба, который явился доложить об открытии западного пути в Индию, а его заставили отчитываться о трате командировочных».

Подчеркну, что роман Андрея Жвалевского интересен уже своим художественно выписанным текстом. Никаких картонных фигурок исключительно ради квинтэссенции высшей идеи. Идея есть, но она завлекательно-ненавязчива, как в повести Стругацких «Понедельник начинается в субботу» или «Голос неба» Станислава Лема. Сейчас все можно было бы объяснить и понять. Три века бурного развития экспериментальной биологии, еще больше – синергетики, теории структуры хаоса, поздние идеи о LUCA или данные по энзиматической первичности РНК, а вовсе не белков, – все это ничего не добавило к разгадке происхождения жизни, кроме известных идей панспермии Аррениуса-Вернадского.

Казалось бы, все просто: жизнь есть способ существования информации. Ну и что дальше? А дальше – чисто научный быт, так сочно отраженный всеми названными писателями включая Жвалевского. Да кому это нужно?

...Очень трудно написать рецензию на такую предельно простую книгу о единении душ. О единении душ в форме вполне нормальной, кажется, семьи, как сейчас не найдешь. А найдешь, так окажется искусственно нарисованная реклама для невзыскательной публики из числа «взыскательных клиентов». Что есть норма для человека? Почему она стала недостижимым идеалом? Не в этом ли суть человеческого в человеке? Остается мечта русской антропософии в идеях основоположника космонавтики, калужанина Константина Циолковского.

На примере неординарного мальчика Богдана адекватно выписана феноменология шумящего сознания – специфическая головная боль, как бывает при гибридном дизгенезе. Случай тяжелый, сопряженный с ошибками морфогенеза. Однако знакомый голос упорно предупреждает: «Вся боль всегда в голове! Понимаешь – всегда!» Чтобы избавиться от нестерпимой боли, Богдану надо решить нелегкую задачу превращения собственной головы в чужую. Как это делается, отдельная история, вплетенная в общий сюжет. Богдан становится опасен, несет серьезную угрозу хрупкой гармонии людей, оказавшихся в его орбите. Без этого персонажа роман сильно бы проиграл, если б вообще не превратился в пустышку. Богдан живет независимо от автора, лишая выдумку фантастичности. Получилось как-то очень реально и современно.

Простота коварна и обманчива. Чтоб найти верный путь к читательскому восприятию, есть грубо говоря два пути. Наиболее технологичный состоит в строительстве «Замка» Кафки, путь в который простолюдину заказан. И нет там особой истины, чтоб туда стремиться, а вот засасывает антураж и непреодолимость тщательно выстроенного конформизма.

Но есть и путь так называемого латерального мышления. Однако нет и быть не может технологии, чтоб сообразить, что истина в параллельном треке за кустом или болотной кочкой. Как делается латеральный проскок с кочки на кочку, я не знаю. Вроде как до Луны пешком. Попробуйте поучиться у писателя Жвалевского с его базой физического образования.

...У студента появились последователи. Рекурсия привела к одной идейке – обсчитать модель сферической лошади в вакууме. Учитель такой оригинальности не ожидал. Оказалось, про лошадь – это внутреннее название, вообще-то мальчики собирались моделировать простенько так большой взрыв: «Вы сами подумайте, до большого взрыва материи не было, только информация». Студент побежал писать формулы. «Я им не нужен, а это лучшая награда для учителя», – кто способен на такую рекурсию, велик воистину. Я ж говорю, истина у него проста и ненавязчива.

Заканчивается книга самой короткой главой «Машенька» от имени человека, который не умер. Потому что не рождался. Почему? Мама не захотела, чтоб ребенок страдал? Авторская проекция идеального в ирреальное показывает знакомое каждому малышу счастье, когда мама и папа держат тебя за руки совсем не крепко, но нет сил вырваться. Втроем, но как одно существо. Мир внутри нас. «Люди! Любите друг друга. Вы же такие хорошие, люди! Даже те, которые...» – на том авторская версия идеального обрывается. Позволю себе утверждать, что чувство мамы и папы знакомо каждому даже с самой тяжелой судьбой. Знакомо хотя бы по снам, по грезам. Что и описано.

Феномен недостижимого идеального – неотъемлемая составляющая феномена человека в целом.

Я сознательно описал лишь одну сторону романа, его так сказать фактуру. Пусть фабула останется интригой, тем более что многочисленные аннотации и отзывы ее не раскрывают. Хотя может быть мне только кажется, что я что-то постиг, прочитав роман Жвалевского, кроме обычного удовольствия от качественного чтива.