04

04.10.15 Лев МОСКОВКИН, Наталья ВАКУРОВА

Книга в Москве

Эта странная госпожа банкир Елена Котова – трикстер в женском обличье

О чем умолчала романистка Елена Котова: Кодекс бесчестия – fire game, игра по правилам – кодекс чести

Писатель Елена Котова не столь давно, но быстро и надежно зарекомендовала себя как знаток самых неожиданных сторон жизни. И продолжает удивлять каждым следующим романом, совершенно непохожим ни на один из предшествующих.

Недоуменные вопросы читателей получают столь же неожиданные ответы автора, не оставляющие тени сомнения – Котова знает, о чем пишет, лучше любого, кто в своем знании жизни до столкновения с творчеством Котовой был самоуверен намного больше.

Роман Елены Котовой «Кодекс бесчестия. Неженский роман» (М.: Вече, 2015. – 352 с., тир. 3 тыс.) посвящен самому замыленному и поэтому наиболее темному слою жизни общества.

Роман читается как засасывающий детектив, с трудом откладываешь книгу для неотложных дел. Вопросы меняются по ходу сюжета. Название «Кодекс бесчестия» ни о чем, напоминает фальшивое литературоведение для пропаганды искусственного детектива с максимальным удалением от жизни. Пришпилить к заведомо названию глупое определение «Не женский роман» мог человек безразличный и далекий от реальности, роман не читавший.

Сюжет романа ведет острая женская наблюдательность, типичная для современного расцвета литературы от авторов-женщин.

У нас на рецензии далеко не первый роман с производственным циклом. Есть и покруче. В новом произведении Котовой заметны проблески чисто женского романа в хитросплетениях фабулы. Страсти буквально латиноамериканские по умолчаниям, интригам и неожиданным родственным связям. Персонажи в большинстве узнаваемые – не столько в целом, сколько по элементах характера. Элементы по персонажам удачно перетасованы, Суверенные цели промышленного развития обозначены адекватно. Убийство в сюжете – если б не было, надо придумать, чтобы остановить миссию развития страны. В реальности подобное бывало и расследование кончалось ничем. Мотивация и системный смысл убийства разведены и в жизни и в романе так. Обратите внимание, кто организует свадьбу в самом конце. Главный персонаж мыслит на верном пути, но ответа на свой вопрос не узнает. Оба источника информации выключены – враг в тюрьме, друг в могиле.

Ошибка резидента: «Кто русской мафии главарь, тому итальянская не страшна. ... Ненавижу это слово «олигархи». Какие мы олигархи, мы вассалы, все под папой ходим».

Данная грань фабулы дает представление о тиражируемой схеме предотвращения миссии России. Тут цель бомбят веками. Столько, сколько существует Россия. Котова в известном смысле первооткрыватель на густо заминированном поле.

Авторская задача состоит в описании тонкого слоя жизни сверхбогатых людей, которым ежедневно приходится принимать десятки судьбоносных решений в условиях неопределенности. От этих решений зависит, будет ли работа в каком-то моногородке забытом всеми, кроме этих двух-трех олигархов с их шкурными интересами. Как будет развиваться та или иная отрасль в России и будет ли она вообще или России суждено довольствоваться объедками с международного барского стола.

Неустанное движение некогда ученого кота по замкнутому кругу терок по понятиям. Пардон, циркуляции решения вопросов: Белый дом – Старая – Центробанк. Рисковые заплывы в Контору и головокружительные заскоки к папе. Вторичная роль губеров, Счетки, ФАСки, замминистров. Роль Минприроды. Акция протеста на комбинате. Все чудесно, как жизни.

Счетная палата на частном банке? Авторская фантазия не коробит. Нам эти площадки известны в журналистском взоре из-за стекла. Татьяна Голикова до деталей в курсе российской ситуации. Все известное нам ей известно больше. Обострилась идеологическая война за формат страны. Как формируется отражение терок, нам известно изнутри журналистского корпуса и вызывает неприятные чувства. Котова опровергает не только домыслы, саму машину принятия решений выставляет в неприглядной роли. СМИ не информируют население, а используют как буфер слива грязи, когда по понятиям не договорились и надо надавить. Купить СМИ проще и дешевле, чем договариваться. Журналисты в Думе обозначают «включить гавнеметы». Надежный канал финансирования СМИ оброс посредниками для выкачивания из бедных олигархов суммы не в цифрах, а процентах оборота. Пишущие не проститутки, они по любви к истине и платить им не нужно. Умоются влиянием. Все равно корпоративная информация оплачивается лучше информирования читателей по повестке, актуальной для страны и ее населения.

В принципе, все верифицируется. Но поверить латиноамериканизму в извивах сюжета? Бес их знает, этих олигархов, может быть у них так принято в части жен, как в Голливуде.

Для нас, бедных журналистов, есть свой верифицирующий признак, вряд ли понятный автору. В рокировках очень богатых людей описана наша жизнь с другого конца спектра по объему контролируемых денег. Со всей психологией, бытовыми отношениями с детьми, партнерами по жизни. В отличие от «обычного детектива», роман Котовой поражает реальностью тем более, что на самых концах масштабного расслоения общества в России жизнь идет по одному паттерну самоорганизации.

Кстати, нереальные пересечения судеб и в нашей жизни случались не раз. Например, когда мы друг от друга узнали, что в разное время не зная друг друга оказались на одной площадке, изменившей наши жизни. Ключом стала необычная картина на стене. Так что мы готовы поверить автору Котовой.

Елена Котова изнутри знает всю цепь немыслимых случайностей. Откуда знает, нам неведомо. Но описывает убедительно, как резидент, целенаправленно внедренный в элиту.

О великий Вашингтонский обком, благодарим тебя за то, что для предотвращения миссии России ты выпер Котову из ЕБРР в психушку! Спасибо, что не застрелил, а заставил писать, как это делается! Чисто русский национальный успех и победа.

Зачем автор обманывает частицей «не» в названии, сама объяснила. Вопреки стереотипам, чем ниже по лестнице властного влияния, тем люди к людям злее и безответственнее в своих поступках. «Кодекс бесчестия» – он в самом низу на задворках быта. И потому так хочется, чтоб был кто-то сверху виноват. Механизм описан в романе с точнейшей женской наблюдательностью. Разворачивается интригующий детектив. Вновь открытая страница может обмануть читательские ожидания и заставить бросить все, лишь бы понять, что дальше. Сколько ни заглядывай в конец, не узнаешь, пока как пехота не протопаешь по всем страницам последовательно.

Сейчас трудно представить произведение литературы или кино без схематичного участия персонажа какого-то олигарха или хотя бы намека на его тень. Благодаря усилиям бессовестной и безответственной прессы, достойным лучшего применения, олигархи стали непременным фоном любого отраженного события среди деталей кулис и задника сцены.

У каждого слоя жизни своя бутафория и своя система понятий выше любого закона, который только способна принять Дума, уступив нажиму правительства. Дальше цепь зависимостей нам не дано проследить.

Люди очень богатые, но не «сверх», судя по описаниям Котовой, увлечены наращиванием активов. Пассивы сливают в экологические отходы и активы выводят. Системные приоритеты не входят в их амбиции, неограниченные в пределах линейного цифрового мышления.

Экстенсивно диверсифицированная жизнь коварна. Линейный успех в ней напоминает ускоренное движение в тупик.

На пути к развязке раскручивание нехитрой фабулы романа щедро утыкано подлянками. Неустанное движение некогда ученого кота по замкнутому кругу решения вопросов. Иссушивающее нытье совести. Отрезвляющая месть фрустрированных экс-партнеров. Агрессивные жалобы внешнего протеза совести – любимой жены.

Смешно и нелепо, человек, вершащий судьбы множеств людей, оказался инвалидом в отношении судьбы одной распущенной женщины. Мающейся разве что от безделья в гремучей смеси с бессильной завистью у любому, кто чем-то занят, начиная с собственного мужа.

Месть. Великому чувству Котова отводит ключевое место. На выходе нехитрая, избитая и банальная истина, которая еще пока никого не остановила. Жажда мести может все. Обрести абсолютную власть над женой и это без вопросов проходной момент. Заставить великих говорить о себе, приходить с просьбами и подношениями. Поломать тщательно встроенные схемы и заставить заносить еще и еще уже не тебе. Отнять у одних планы на будущее и заставить жить в перманентном режиме ликвидации форс-мажора без гарантий выхода на стабильность. Походя сделать других тупой массой безработных заложников того, о чем там где-то наконец договорятся. И будет ли решать их судьбу невидимое слово папы или вполне ощутимый ОМОН, нанятый для убедительности провала терок в высших кругах.

Месть столь сильна, что может все. Одного она не может и это далеко не новость в истории человечества.

Печальный вывод, вложенный автором в уста одного из центральных персонажей, тоже не нов. Слишком редко люди пользуются ratio. В лучшем случае взрослые мальчики увлекаются считалками. Они прекрасно знают, что жизнь сметет их подсчеты и может быть сломает всю конструкцию. «Главное – химия их союза и стечение обстоятельств. Сколько на берегу ни договаривайся, с берега мало что увидишь. Но игра затягивала, и они накручивали все новые винтики и бантики, как дети, играющие в солдатиков, охваченные жаждой победы».

В отличие от молекулы, каждый человек имеет возможности описать окружение и себя в нем. В остальном все то же самое – поля притяжения-отталкивания в форме излучения как сущности материальной части мира, открытые физикой позже нематериальные сущности: колебательные флуктуации, кипящий вакуум, структура хаоса и главная нематериальная сущность – информация в своем собственном высшем слое жизни.

Котова активно доказывает отсутствие прототипов за персонажами «Кодекса бесчестия». Переусердствовала до демонстративных ошибок. Сбербанк у нее вышел государственным. Счетную палату напустила на частный банк. Но не для того рисовали России государственный капитализм, чтобы лупить парламентским органом по дележке бабок из дыр бюджета.

Самый узнаваемый персонаж по воле автора удачно женат, не любит лыжи и опасается Куршавеля. В некоторых переразвитых не по возрасту тинейджерах можно узнать черты самое автора из предыдущего автобиографического романа. Девочка все видит насквозь, а в ключевом ошибается. Природа мести подростку не по зубам. Осознать великую роль случая и просто глупости может только опыт жизни зрелой женщины.

Наши мнения по роману «Кодекс бесчестия» разделились непримиримо. Мы в нашем маленьком мире исследователей журналистики и эволюции воплощаем несовместимые типы читателей. Одни получают удовлетворение от познания непридуманной жизни. Другие остро нуждаются в отвлечении от этой жизни. Нам не дано третьего – удовлетворения от того, что у нас в России все плохо. Этого жанра мы переели с начала 90-х и успели осознать его навязанную искусственность, а он все течет вонючим ручейком. У Котовой нет и намека загрязнения нашей читательской экологии. Об остальном перетрем, технологии описаны.

Россия достигла вершин во всех выражениях творчества. На русском написаны самые приятные утопии и страшнейшии антиутопии. Русские писатели 19 века открыли исследования феномена жизни с представлением итогов в литературной форме. Описали борьбу с собой в природе преступлений против человечности. Нашли причины массовых миграций, что гонят массы людей в неизвестность будущего. Открыли неизбежное следствие массовых миграций – перемешивание генетического материала и эффекты влияния на коллективное поведение людей элементов генома, живущих по своим законам молекулярного олигархата. В хромосомах человека вольготно расположились все белые дома мира, центробанки, счетки и фаски, ареопаг губеров и парламентская иерархия по слоями власти. Из всего объема хромосом не более процента работает на тело, его движения, мысли, слова и романы. Описание Котовой индуктивно отражает несколько уровней жизни, а не только один.

За полтора столетия человечество накопило опыт, стоящий всей крови предыдущих тысячелетий. Достигло технологий во всем включая жизнь или игру в нее. Уже не разберешься. Научилось объять необъятное одной фразой и понимать, что это значит. Одно произведение нового синтетического жанра сочетает сказку и антисказку, вплетенные в реальность, от которой никуда не денешься.

В наш спор – «Кому нравится такая жизнь? Кому нужны талантливые описания такой жизни?» – роман Елены Котовой «Кодекс бесчестия» внес существенный аргумент. Для нас осталось загадкой, откуда у автора исчерпывающее знание деталей производственных технологий, технологий слива пассивов производства и производство выведенных активов.

Ну и пусть. Современная русская литература вносит свой существенный вклад в новые технологии инженерии жизни, позволяющие проходить неизбежные революции малой кровью и с надежной вероятностью вновь обретать будущее. Миссия писателя в России – миссия России.

 

10.09.15 Лев МОСКОВКИН

Книга в Москве

О чем умолчала романистка Елена Котова: Кодекс бесчестия – fire game, игра по правилам – кодекс чести

Эта странная госпожа банкир Елена Котова – трикстер в женском обличье http://leo-mosk.livejournal.com/2723009.html

Мне нравятся люди, кто везде был и все знает. В принципе, тот самый советский анекдот относится ко всем жителям этой необычной страны. Здесь речь о тех, кто умеет и дает себе труд описывать. Самая омертвленная политиками тема, замыленный журналистами вопрос, осточертевшее пропагандой место-время приобретают в их словах сверкающие грани необычного звучания.

Очередной роман Елены Котовой «Кодекс бесчестия. Неженский роман» (М.: Вече, 2015. – 352 с., тир. 3 тыс.) внешне не привлекает ничем. Все было и давно стало скучным. Название назойливо напоминает фильм 1999 года специфического жанра и времени, когда лучшие актеры талантливо изображали дискредитирующие пародии на ведущих людей страны с примитивными сюжетами. Другой работы для актера не было. Сюжет – экономический триллер в российском варианте рынка, профанированного до базара. Персонажи базар фильтруют по понятиям 352 страницы. Рисунок на обложке – пистолет с глушителем на фоне руинированной промышленности и позади женщина, изображающая безысходное горе.

Аннотация тоже не блещет оригинальностью: «Новый роман Елены Котовой – очередное открытие закрытого мира. На этот раз мира российских финансовых магнатов, банкиров, промышленников, рейдеров. Это рассказ об их изощренных финансовых комбинациях, взлетах и падениях банков и корпораций, невыдуманные истории партнерства и предательства, любви и смерти. Герои романа действуют по своим понятиям и живут по собственному кодексу чести. Острый сюжет бизнес-триллера держит читателя в напряжении до самой последней страницы, но, закрыв книгу, понимаешь, что это полотно нравов современной эпохи с вечным поиском ответов на вечные вопросы».

Будет ли взыскательный московский читатель привлечен подобной атрибутикой?

Тут вообще проблема. Нынешний расцвет книгоиздания России проходит в информационной изоляции от читателя. Любимые писатели гротескного советского прошлого ушли в небытие. Автор блистательного сборника «Жизнь удалась» Валерий Попов стал секретарем питерского Союза писателей, но продать свои произведения не может. Для читателя он умер.

Год литературы накачивает интерес к чтению подобно виагре для папы в отсутствии доступа к маме, хотя в данном случае она призывно возлежит на соседней полке. Общество подобно популяции в дикой природе пронизано сетью репродуктивных барьеров. Массовый читательский спрос удовлетворяется проверенными прошлым именами. Сказывается последействие советской системы обеспечения библиографической информацией. В системе находили применение своим талантам выдающиеся ценители, филологи, литературоведы и переводчики.

И был проект «Юность» для выведения на публичное поле неизвестных авторов, существенно пополнивший мировую литературу новыми классиками.

Елена Котова – не Валерий Попов и даже не Юлия Латынина, утратившая доверие.

Кстати, зря – ее роман «Нелюдь» адекватно отражает эволюцию человечества.

Романы Елены Котовой издаются, переиздаются, переводятся и обновляются. Аннотации к ним неслучайны. Изданию без авторского контроля нахлобучат безликое название и прилепят аннотацию от чего-то другого.

Романы Елены Котовой выходят выверенными изданиями и интенсивно раскручиваются. Ее аудитория накопила критическую массу и создает тон поклонения своему автору. Судьбоносный роман «Третье яблоко Ньютона» достать невозможно. Его сюжет – ключ к судьбе самой Елены Котовой и к судьбе этого мира тоже. Он дополняет похожий роман бывшей шпионки ЦРУ Валери Плейм-Уилсон «Игра без правил».

Это как понимать – мы сталкиваемся с современным проектом вроде той «Юности»?

Да, именно так. Та еще «Юность» вызывала отторжение и возмущение у любителей размеренной жизни. В организации контента прослеживались связи с КГБ. В ней была какая-то угроза уровню достигнутого. Система была уродливой, но она была и казалась правильной в безобразном исполнении.

Угроза реализовалась. Создана альтернативная правильная система с безобразным исполнением. От первой презентации «Кодекса бесчестия» я заболел – морально, потому что давно не слушал столько сгущенного вранья в одном флаконе. Автор Котова в декоративном оформлении бригады увенчанных лаврами влиятельно-безответственных мужчин смотрелась искусственным бриллиантом. Мужики несли умную хрень «своего мнения» из навязанной банальности с вкраплениями истины невпопад. Все это для того, чтобы прекрасная Елена получила возможность призыва любить деньги чистою любовью.

Выход в свет «Кодекса бесчестия» удачно попал на волну спекуляций с национальной валютой, манипуляций по ценам на нефть, бюджетного обострения в правительстве. Ушлые ребята – бывшие коллеги банкира Котовой – использовали момент для тотальных задержек всех выплат, которые можно задержать в коротких депозитах, зарабатывая на волатильности курса. Бюджетники в начале сентября получили чуть больше тысячи. Любая организация – школа, вуз, налоговая, банк, да и сам Центробанк – отличается чудовищным разрывом входа и выхода денег.

Самих денег никто не видит. Говорят, все началось с первой порции Стабилизационного фонда им.А.Л.Кудрина. Жалкие двадцать миллиардов долларов искали упорней золота Колчака или Фемако Геращенко – внучки Центробанка СССР. Поиски пропавшего Фемако ограничилось фильмом «Кодекс бесчестия» для дискредитации Геракла.

Потом из правительства в Думу пришел слух, что 20 млрд никуда не вложены, потому что Путин подарил их черным налом другу Бушу-второму на его первые выборы и фальсификаций тогда не искали.

Если это правда, то ход грамотный как единственно возможный выход. Мудрый Франц Клинцевич сказал: кто считает, что Путин или Медведев могли сделать иначе, то это от незнания ситуации.

Сейчас уже триллионы крутятся в североамериканском оффшоре Caribbean banks. Фемако кануло в британском оффшоре. Центробанк пытается спасти свою заначку в чужом кармане. Расплачивается населением. Напоминает блокаду Ленинграда: народ готов страдать ради будущего, но его подначивают идеями, как можно было сделать иначе, чтобы ушлые ребята не наживались на народном горе и получили по заслугам за пожирание икры на горе трупов.

В Ленинграде трупы честно считали в отличие от перестройки-перестрелки.

Знание ситуации ошеломляет, ломая в труху столповые стереотипы: насколько же адекватно все делается в этой стране! Просто гениально.

Высший диктатор над всеми земными диктаторами – массовое сознание – потребовало для России рынка в разгар его кризиса. Что нарушает законы природы. Но в России можно ввести любую систему и будет работать с завтрашнего утра. Мало того, вместо вымирания вредные факторы мобилизуют и консолидируют страну. Россия всегда была полигоном генетической инженерии in populi. Иначе великому Арнольду Тойнби не с чего было бы списать свою теорию сжатия-расширения цивилизаций.

Рынок в кризис – сочетание сильнее ядерной энергии. Приводит к тотальной монополизации и глобальной спекуляции. Разрывы населения по доходам и уровню жизни катастрофически возрастают. Одни трендят о добре и благотворительности к другим. Другие злобствуют, чувствуя себя обманутыми и брошенными на произвол судьбы. Миллионы голодают.

Однако страна живет. Москва опять строится в современный город будущего. Огромное количество людей стало писать, используя возможности Рунета. Пищащие находят близких по духу и создают свои каррасы, почитывая «Колыбель для кошки» Воннегута в переводе Райт-Ковалевой. Новые поколения вырастают буквально под свет софитов на котурнах – гаджеты дают каждому возможности видеть себя в своем центре внимания. Раньше это было уделом одного генсека и кучки других заслуженных артистов. После исторического разрыва снимается отечественное кино на новом уровне качества. Книгу может издать любой, только пиши. Тиражи меньше советских в тысячу раз, но изобилие номенклатуры возросло больше тысячи. В Рунете можно найти любые оценки и рецензии.

Вот и я пишу на Елену Котову. Не прокурору пишу, потому что впервые вижу роман-триллер Котовой, где персонажи скрыты под вымышленными именами и не идентифицируются надежно. В предыдущих они прямо названы включая Геракла-Геращенко.

В этом мире Елена Котова – трикстер, джокер, ройтер-пройдоха, пронзающий сети информационных барьеров в обществе. Объединяющий в один каррас. Вокруг нее есть люди, с которыми, как говорится, я в один президиум не сяду какать другим на головы. Из-за нее приходится слушать тех, кого хочется укокошить после первого слова.

Такие линкеры для нынешнего исторического момента остро необходимы, особенно для Думы (см. заключение). Невезуха – в отличие от «обычного детективщика» для литературного ширпотреба, Котова не пишет, о чем не знает изнутри.

В романе описан мир людей свехбогатых, которым приходится принимать по десятку важнейших решений в день. И каждый день состоит из решения вопросов с высокой степенью неопределенности. Риск является спутником жизни. На любовницу нет времени. В романе отражена специфическая лексика – регистр языка этой среды. Ее самопроизвольна иерархия по оценке подконтрольных активов. Опорная сеть высшего согласования: Белый дом, Старая и конечно же на верху пирамиды папа. Несколько особняком стоит Контора. Ее не то что боятся, но предпочитают не пересекаться. Своим особняком – МВД с его привлекательными. Ну и конечно губеры.

Котова утверждает, что в жизни прототипов у ее персонажей нет. Ну хотя бы потому, что выведенный в романе самый крупный банк России – частный, такого просто нет, потому что самый крупный у нас Сбербанк государственный.

На самом деле персонажи отчетливо узнаваемы. По крайней мере некоторые. К тому же автор подозрительно хорошо знает технологию производства и детали сброса отходов.

Как ни странно, банкир Котова ошиблась в отношении Сбербанка – типичный пример государственного рейдерства. Выше только межгосударственное глобализующее рейдерство. Номинально российский Сбер крупнейший в мире коммерческий банк с активами более 25 трлн руб. и персоналом треть миллиона. СБ такой же государственный, как и Газпром. Понятно, что названные компании являются государствообразующими подобно банку Полякова, получившему поддержку правительства Николая Второго.

Ошибка Елены Котовой символична. Ее олигархи такие же коммерческие. Они живут по законам своей среды – то, что в иных языковых регистрах называется понятиями. Зависят эти люди не столько от «папы», сколько от изменчивой системы. Оказавшись в нужное время в нужном месте, можно в момент увеличить свои активы на порядки. И получить во столько же раз больше риска, забот, жизненной напряженности.

А можно слететь сразу в тюрьму за то, что честно исполнял «понятия» и прозевал смену системы. Человека просто сдают журналюгам и правоохранителям, алчущим честно исполнить свой долг. Почему дали команду «Фас!» именно на этого и именно сейчас, они не задумываются.

Труднее, когда народ обманывают и обирают, и все знают, кто, но виновного надо искать самим в другом месте. Такого варианта у Котовой не находится. Кроме БД, Старой, папы, Конторы и губеров, есть еще международные крысы и крыша, говорить о которой уважающий себя серьезный писатель не будет. Потому что массовый читатель не поверит, тема замылена иным жанром детектива, искусственного по заказу увести читателя от реальной действительности. Очевидно, Котовой такие персонажи неинтересны. На самый верх они принесли психологию наемного работника, независимого от системы и живущего под своей особой крышей без риска.

Бывало и таких сдавали, а их охватывало удивление. Тут есть что-то от начала известного «Крутого маршрута» Евгении Гинзбург.

Практически все остальные включая депутатов Госдумы и самого «папу» живут по тем же законам-понятиям. Управление страной и в советское и дореволюционное время строилось по схемах. Схемы совершенствуются. Терпение народа России позволяет руководству проводить неизбежные революции без кровавого оформления, к которому так стремятся организаторы потрясений, от благосостояния народа независимые. Люди внизу социальной иерархии, кто собственно и создает материальные блага своими руками, не в состоянии понять, что причина в них самих. Неэффективный труд заключенных ушел в историю. Человек по найму может работать или нет, реализуя те же бесчестные схемы на своем уровне. Он оправдан уже тем что его обманывают и обкрадывают. Наемнику не понять, что обманывают и кидают всех. Можно прожить жизнь, ничего не умея, и чиститься в своей сфере передовиком. Наверху без крыши так не бывает.

Опыт показывает: самые цинично-безответственные встречаются среди сантехников, самые цинично-вредные – среди водителей троллейбуса. В своей мизерной власти человек может получить удовольствие от того, что кто-то замерзнет или погибнет в ДТП по твоей подставе.

Для человека с большими активами и влиянием на жизнь сотен тысяч крысятничество и кидалово опасно. Человек мстительный, не прощающий подлость и получающий удовольствие от организованных им страданий другого человека не сможет вести бизнес. Особенно опасно в этой среде показывать свой страх. Человеку влиятельному нет нужды в улыбках наемного менеджера. Он может быть упорным и настойчивым. Может рисковать жизнью, но при этом должен выглядеть абсолютно уверенным в своем будущем. Может быть жестоким и циничным, но сначала оценит возможности жертвы. Наверху не бывает беспредельной бытовой жестокости. Там умеют считать. И поэтому война им невыгода как мероприятие затратное и чреватое потерями обоюдными – «после войны одни руины».

Разумеется, в этой среде есть свой «кодекс чести» как свод соблюдаемых законов-понятий. Елена Котова решила, что назвать так роман невозможно – вызовет у читателя агрессивное отторжение.

Обществу навязано стойкое убеждение о бандитском государстве. Заблуждение навязано пропагандой. На самом деле бандитско-грабительской является сама глобальная система финансов, заточенная на пузыри и fare game из англосаксонских национальных традиций. Елена Котова сама стала ее мишенью, получила гигантски опыт, поменяла образ жизни и стала профессиональным писателем. Но тему не размазывает, оставив историю для одного романа – «Третье яблоко Ньютона».

Выпустив «Кодекс бесчестия», Елена Котов готовит новую версию главного романа, ради которого она стала профессиональным писателем под названием «Лицензия на провокацию. Роман четырех спецслужб и глупой женщины».

Люди, работающие в таких условиях, воистину подвижники. Елена Котова подобно Джорджу Орвелу выжила и описала. Такие подвижники кратно.

Читатель не обязан верить рецензенту. Рецензенту достаточно голословно упомянуть, что в романе это описано убедительно. Котова знает эту жизнь и ломает стереотипы. Ее роман – реально «открытие закрытого мира», только вот совсем не «очередное». Неожиданность этого открытия вполне очевидна и ожиданнарейдерство и откаты в этом мире не могут быть однозначно аморальными. Ориентироваться надо на системный результат. Результат в общем виде оторван от мотивов действующих фигур и может быть позитивным ил и негативным вопреки намерениям.

От романа к роману Котова наращивает литературное мастерство. Ее произведения относятся к тому типу, где в художественной форме подаются существенные и формализуемые естественнонаучным языком познания человека и человечества. В позапрошлом веке общественный запрос на литературную форму познания сделал величие Толстого, Достоевского, Чехова. Россия всегда была литературоцентричной. В новом веке подобная литература на русском стала массовой. Здесь каждый «везде был и все знает». Доведено до логического конца дело профессора Выбегало. Стерты границы умственного и физического, города и деревни, мужчины и женщины, журналюги и аудитории, писателя и читателя. Стерты, но не замазаны.

Романы о жизни и о выдуманной жизни выходят с одинаково сделанными обложками и аннотациями. Разобраться трудно. Но интересно. Такой интересной жизни у нас еще не было. России есть чем гордиться за последние 23 года – своей новой литературой, писателями, издателями, политиками – своей системой и новой-старой ведущей ролью в бессистемном мире.

Формальное заключение

Кризис вызвал в России тенденции общественной мобилизации и консолидации, противодействующие англосаксонской (североамериканской) имперской программе «атомизации» постиндустриального постмодернистского общества внешнего управления экстраполитарной империей. К этому времени странный аттрактор Лоренца вернулся в Москву, временная центробежность альтернативной славянской империи сменилась центростремительностью. На молекулярно-генетическом уровне аналогичные процессы сопровождаются активностью мобильных элементов генома и горизонтальных потоков генетической информации, связывающих пронизанную сетью репродуктивных барьеров популяцию в единую систему. Людей в сообщество аналогичным образом связывают фигуры-линкеры. В литературоцентричной России роль линкера традиционно отводится писателям и поэтам. Именно это означает фраза «Поэт в России больше чем поэт». Успех миссии обеспечивается прежде всего литературным талантом. Елена Котова удачно встроена в ряд – Пушкин, Толстой, Достоевский, Чехов, Ильф и Петров, Катаев, Вознесенский, Евтушенко, Андрей Дементьев, Дина Рубина.

Почему Елена Котова вопреки логике мало известна и пока не стала линкером разобщенных страт населения? Ее историческая миссия – обеспечить понимание со стороны народа действий сложившейся национальной элиты. В советское время искусственное наращивание непонимания и разобщения усилило действие центробежности и привело к общей деструкции.

В отличие от предыдущих трех глобализующих идеологий, либерализм является изначально лживым, что имманентно англосаксонской ментальности. От населения требуется больше деформации сознания, чем при более высоком уровне зависимости от собственной национальной элиты. В результате скалывается дискриминация. Золотой миллиард глобализующего ядра (виртуальная метрополия) живет в режиме коммунизма на притоке ресурсов. Источники ресурсов в наказание за попытки суверенности получают антинациональную пропаганду, подавление потребительского спроса, рабский труд, оплачиваемый символически, запретительные ставки.

Мерой признания становится подавление. Список отстраненных от влияния разными способами включает самое Елену Котову как акт предотвращения роста кремлевского влияния в мире.

Список огромен, хватило бы на созыв Госдумы. Фигуры потеряны вместе с имиджами. Кампании дискредитации велись креативно и особенно настойчиво в отношении Геннадия Селезнева, Рашида Нургалиева, Юрия Лужкова. Борис Шпигель попал под единовременный точечный удар. Миссию Руслана Гаттарова в СФ предотвратили переводом в региональную исполнительную власть. По уровню разрыва между суверенной ролью и дискредитированностью имиджа лидирует Алексей Митрофанов – бизнесмен, депутат, политический продюсер и партстроитель.

Для Вашингтона все это существенное направление гибридной войны. Когда стало понятно, что судьба Елены Котовой опять развернута в суверенное русло и негативный опыт активно используется, к заведомо удачному проекту «Период полураспада» подключили иностранного агента Николая Злобина. Зацепкой сыграла клоновость с одним из проходных персонажей романа в эпизоде, обреченном на обсуждение.

По факту сложилось так, что признание получили писатели и поэты, вовлеченные Вашингтоном в гибридную войну на своей стороне – Бродский, Солженицын, Владимир Герцик, Лев Рубинштейн. Но не Леонид Губанов, Евгений Рейн, Борис Шапиро и многие другие.

Елену Котову удалось вывести из-под дизруптивного и диссипирующего подавления современной русскоязычной литературы. В условиях общественного запроса на содержательную информацию она могла бы сыграть роль линкера нынешней элиты и населения. Обе стороны значительно изменились, пока она обеспечивала интересы России в Лондоне через ЕБРР. Проблема в том, что Котова не пишет о том, чего не знает изнутри. В этом смысле ее творчество напоминает естественнонаучное познание в генетике. Теоретики здесь бывают лишь номинально и, как правило, с антисуверенной ролью грантоедов вроде Михаила Гельфанда. Интерпретировать можно только основанное на экспериментальных данных, которые использовались в собственной работе.

 

См. также:

http://leo-mosk.livejournal.com/2724090.html

http://leo-mosk.livejournal.com/2720319.html

 

03.09.15 Открытый микрофон ММКВЯ

http://snob.ru/profile/23854/blog/97166#comment_795817

Любите деньги чистою любовью!

При Великом Строе денег не было, и мысли о них не поощрялись. Неумение их заработать приравнивалось к величию души, а презрение к ним – к служению идеалам. Да и не только Великий Строй тому причина…

Не перепахивая собственную литературную память, а лишь лениво порывшись в ней, не припомню я у классиков уважения к деньгам и к людям, ими обладавшими. А вот Зло, порожденное деньгами – помню отчетливо…

Любой роман Достоевского, «Воскресенье» Льва Толстого, пьесы Островского…

Обломов, сломленный ленью и самообманом для нас странным образом милее честного и рационального Штольца.

«Вишневый сад», где под топорами Лопахина гибнет дворянская жизнь, в которой «человека забыли…».

В других культурах иначе. Хоть у Теккерея, хоть у Драйзера, или у Бальзака и Голсуорси… Деньги делили на новые и старые, чистые и нечистые, но они не были добром или злом. Лишь служили литературным героям верой и правдой, как, например, у Оскара Уайльда, где «Счастливый принц» оделяет бедных детей драгоценностями и лепестками золота своих одежд.

А у сказочника Николая Носова «Незнайка», его друзья и весь их Солнечный город вообще обходятся без денег. Нет в них нужды! Хранит наша традиция детей от них.

Она ведет деньги по тропе порока так далеко, что превращает их в моральную-аморальную, то есть в нравственную категорию.

Деньгам не нужна нравственность!

Они знают свое место -- инструмент, механизм: мера стоимости, средство обращения, платежа, образования сокровищ… Но и права свои они знают хорошо. Они выше амплуа героев, тиранов или лакеев, они не частность. Они -- всеобщий эквивалент.

Всеобщий, понятно?! Вот эти «нули», считающиеся вульгарными и даже «низкими» -- они и есть показатель нашей значимости. Не мы им, а они нам дают роли, которые мы способны – или не способны – сыграть. Они меряют разум и эффективность общества и даже наш ум, а то и совесть. А иногда и богатство души.

Вульгарно? Пожалуй ДА! Увы, простые абстракции всегда просты, а потому бедны. Деньги требуют уважения. Взамен они дают нам ясную картину мира. А за отказ в звании главного мерила и всеобщего эквивалента, за жердочку, отведенную им на нравственной шкале где-то между презренным и низким, они мстят.

Мстят жестоко – искажая картину мира и устройство общества, ставя с ног на голову высоконравственные идеалы и бесспорные ценности. Деньги отравляют нас лицемерием. А справедливые рассуждения о том, что богач бывает мерзавцем, а нищий прекрасен душой – перестают быть противоядием.

В искаженной картине мира рынок – во многом жестокое, но единственно разумное устройство общество – становится враждебной человеку стихией, которую требуется обуздать. В нем сложно создать богатство просто трудом, нужно проявлять изрядную изворотливость, выискивая в себе и скрывая от других дремлющую в каждом способность на низость. … Финансовая состоятельность уже не признание успеха, а признак духовной обделенности… И вот уже сам труд предстает самоутешением лузеров, ведь богатство безнравственно, раз его можно только «урвать».

 

И все эти ужимки вопреки очевидному. Все всегда знали и знают ответ на вопрос, заданный еще в XVIII веке российским поэтом Михаилом Херасковым: «Однако может ли на свете прожить без денег человек?»

Круг замкнулся…

При багаже традиций и наследии Великого Строя размышлять о деньгах, как оказалось, непросто. Стыдливо-наивный их игнор закончился с появлением романа Юрия Трифонова «Утоление жажды», его же цикла «городских повестей» и откровенной для того времени повести Валентина Распутина «Деньги для Марии». Затем настал период множества «Духless», и вампирских (Виктор Пелевин «Empire V») обликов денег. Все та же плата за желание углядеть в деньгах то ли нравственное, то ли безнравственнное. И в сегодняшней прозе не получается справиться с деньгами. У Александра Кабакова в романе «Все поправимо» герой, справившись с жутью великого строя, теряется в лицемерии искаженных ликов денег, у Дмитрия Глуховского дело дальше сатиры-карикатуры «бизнеса силовиков» не пошло, у Александра Терехова опять безнравственность заносов и поборов, поборов и заносов, и так до конца национального бестселлера. А у многих, особенно о «подлинно высоком» пишущих, денег в их картине мира как не было, так и нет. Не дается правда о них. Может, это тоже часть их мести?

А мне хочется пропеть оду деньгам. Они ее заслужили!

Без них нельзя прожить, даже просуществовать. Но у них есть и другие достоинства.

Они справедливы и заставляют платить за все.

Они позволяют вырастить детей, воспитать их, дать им образование, кругозор. Расширить их и свои горизонты.

Насладиться жизнью и познать большую степень свободы.

Почувствовать гордость за то, что не зарыл в землю свои таланты, и даже умереть в спокойном достоинстве, что поставил на ноги детей и внуков и оставил на земле осязаемый след своего пребывания.

К их появлению стоит относиться с благодарностью, к расставанию -- легко, но уважительно. Если покупать, то самое дорогое и лучшее – пищу материальную и духовную, красоту и свободу. Умерив аппетит, труднее выбрать, но выбор принесет больше радости.

Из этих истин – для меня бесспорных, для иных сомнительных, -- родился мой новый роман «Кодекс бесчестия». Посмотрим, помогла ли мне спетая ода.

 

Кодекс бесчестия. Неженский роман 1 рец.

Котова Елена Викторовна

Вече: Романы Елены Котовой

Новый роман Елены Котовой – очередное открытие закрытого мира. На этот раз мира российских финансовых магнатов, банкиров, промышленников, рейдеров. Это рассказ об их изощренных финансовых комбинациях, взлетах и падениях банков и корпораций, невыдуманные истории партнерства и предательства, любви и смерти. Герои романа действуют по своим понятиям и живут по собственному кодексу чести. Острый сюжет бизнес-триллера держит читателя в напряжении до самой последней страницы, но, закрыв книгу, понимаешь, что это полотно нравов современной эпохи с вечным поиском ответов на вечные вопросы.

Подробнее: http://www.labirint.ru/reviews/goods/498619/

 

Николай Зимин

Только что сам прочитал «Кодекс бесчестия» и другим советую. Крутая вещица. Все есть, что полагается для хорошего и завлекательного триллера: большие люди, большие деньги, убийства, рейдерские захваты..о если б только это, может, и поленился бы писать. Дело в том, что уж больно хорошо все это сделано, в какой-то специфической котовской манере, ее особенным языком, немножко рваным, пульсирующим вместе с действием. А еще поражает, как грамотно переданы и интересно изложены читателям всякие перипетии замысловатых финансовых схем, которыми движется действие сюжета. Словом, здорово! А на предупреждение «неженский роман» можно не обращать внимания, это, наверное, какое-то писательское или издательское кокетство: и женщины найдут в книге Котовой очень много того, что близко их сердцу.

Подробнее: http://www.labirint.ru/reviews/goods/498619/

 

http://www.proza.ru/2015/09/07/1357

Кодекс бесчестия. Неженский роман Отрывок

Елена Викторовна Котова

БОЛЬШОЙ БИЗНЕС: ПРОСТИТЬ НЕЛЬЗЯ ПОМИЛОВАТЬ.

 

Это не банальная презентация новой книги «Кодекс бесчестия», это острая дискуссия о том, что позволено и что простительно людям с Очень Большими Деньгами. Как строятся и как ломаются жизни Очень Богатых Людей.

 

Мой новый роман «Кодекс Бесчестия. Неженский роман» — это фактически бизнес-триллер — о том, как «заносят» и «подмазывают», «отжимают» и «сливают», «поглощают» и «развивают» масштабные корпорации. В книге столько деталей финансовых интриг и махинаций, что становится страшно от понимания — это все реальность… Наша реальность — до сих пор...

Но где-то на задворках корпоративной жизни финансовых воротил — есть семьи, дети, любовь и воспоминания о любви, есть мораль, есть нравственные принципы… Какие они? Можно ли простить этих Очень Богатых Людей? И за что? В чем они виноваты и за что мы опасаемся их, за что жалеем, за что ненавидим, чему завидуем? У героев книги есть реальные прототипы – совершенно реальных игроков российского большого бизнеса.

Итак, острые вопросы о больших деньгах в литературе и литературе о больших деньгах

 

Приглашаю Вас на дискуссию в Московский Дом Книги на Новом Арбате

Время: 10 сентября (четверг) 2015, в 18.30ч

Адрес: Московский Дом Книги, уловый Арбат, д.8, 2 этаж, Литературное кафе, (вход свободный)

 

ОТРЫВКИ ИЗ РОМАНА:

 

Глава 1. Самолет на взлетной полосе.

 

В машине было жарко, шарф натирал взмокшую шею, рубашка прилипла к спине. Настроение поганое. Лидкино ночное, притворное – «ой, я посплю, так устала сегодня…». Посапывает себе, а он без сна ворочается, хоть телку на стороне заводи. С утра пораньше – Мурманск, отгрузку там завернули, опять на неустойку налетит. И обед с Зайцем, и час по пробкам… Заяц этот хитрожопый – перетереть ему, мол, надо. Приедет с очередным дебильным проектом, будет втягивать – многословно, путано, не договаривая половину. Чернявин рявкнул на водителя: жарит, козел, обогрев в салоне, а шеф плавится. Вязкий пот сползал между лопаток. Он расстегнул пальто влажными пальцами. Шарф снять не догадался.

 

Послать бы Зайца, да ведь сам же целый месяц только и прикидывал, как к нему подъехать. Тут зверушка сам нарисовался со своим обедом. Беда, еще не грянувшая, но неотвратимая, жгла Чернявина до горячей испарины. Где крышу взять? Кроме, как кинуться к всемогущему Александрову, ничего не вырисовывалось, а на этого самого Александрова вывести мог только Заяц. Тот при каждом удобном случае хвастал вхожестью к Константину Алексеевичу, точнее, к «Косте», с которым они, по словам Зайца, чуть ли не тусовались. Но чтоб Заяц для кого-то палец о палец ударил? Значит, самому что-то засвербело. От мысли, что придется втягиваться в мутные заячьи проблемы, настроение у Чернявина испортилось еще больше. Допустим, убедит он Зайца свести его с Александровым, а того-то – как заинтересовать? Это ж самому надо продумать, ведь у Зайца собственный расчет – вперед всего. Состояние было как с похмелья. От страха и ощущения неотвратимой беды подташнивало, крутило живот.

 

…Это было почти пять лет назад. Тогда Чернявин жил в Москве. Теперь он обитал в городе Лидсе, в Западном Йоркшире. Хороший город, хоть и дыра дырой, зато исторический, вон зубцы башен даже из окошка виднеются, над ними небо… Тишина… Мысли в голове не мечутся испуганно, а мерно и неспешно мотаются с утра до вечера. Времени навалом, вот и перебирает, прокручивает он все повороты тех московских лет.

 

Из-за какой мути в тот день он чувствовал себя несчастным – Лида не дала, отгрузку завернули, Заяц нудеть будет… Это он страх от себя гнал, который под ребрами стоял, в горле пульсировал и распирал голову, аж уши закладывало.

Страх лишиться всего – своего кровного комбината в поселке Листвянка. Пять лет он его приватизировал…. Выкуп рабочих, обхаживания губера, выкуп госдоли… Зачеты, переуступка векселей, раздел компании, снова обхаживание губера, выкуп земли. Передача долей губера и еще одного хрена с горы, которого губер подсунул, в управление своим оффшорам через российские дочки, потом сброс дочек, скандал с губером

 

«Отберет, все отберет. Еще помедлю чуть-чуть – отберет! -- одна мысль стучала в мозгу в тот день. – Лишить всего хочет… Сопляк, паршивец. Сделал состояние во времена беспредела, теперь в придачу к остальному еще и лес хапануть намылился. С целлюлозы, гад, заходит, с чего же еще. И Листвянский – самая легкая добыча у него в раскладе. Найдет, как отобрать, одна экология – и готово дело…. И времени нет. Нет времени ни на что…»

 

Его «лэндкрузер» повернул, наконец, в переулок к ресторану.

 

- Как жизнь? По устрицам вдарим? – спросил Заяц, едва войдя в зал, и тут же цыкнул на официанта. – Валер, отвянь с меню. Бегом бутылку шабли и устриц. Вернешься, скажем, что дальше. Дюжину осилим, Юрочка?

 

Чернявин не ответил. Он прислушивался к своему страху, который подступал к горлу, и разглядывал Зайца, его раздавшуюся шею, чуть оттопыренные уши и блеклые серо-голубые глаза на румяном лице, покрытом странными красными прожилками.

 

- У тебя чё, аллергия?

- Ага! Глютен надо перестать жрать. Но это же наше все, глютен-то! Это ж и хлеб, и круассаны, и паста… Все, одним словом. А чё, я плохо выгляжу?

- Да нет, не хуже, чем обычно, – с неприязнью бросил Чернявин, отметив, что этот хитрожопый заяц к тому же заявился в ресторан, как какой-то хипстер, – в вязаной кофте на трех пуговицах и в фирменных джинсах.

 

- Чё пялишься? Завидуешь свободному человеку? Джинсы, кстати, без лейблов, как подобает уважающему себя человеку. А ты, как лох, все в галстуках Brioni… Так будешь устрицы?

- Не…я лучше супчику, а потом этих…. Гадов на гриле, вперемежку.

- На гриле, так на гриле, – Заяц откинулся на стуле, разглядывая, как официант открывает шабли, разливает вино по бокалам, вкручивает бутылку в лед. —На гриле, так на гриле… Ты чё хмурый?

- Да нет, ничего особенного…

- А не особенного? Ну, давай по первой прокинем, – Заяц поднял бокал, подцепив на вилку устрицу. – Тема есть!

- Когда ты без темы встречался.

 

Чернявину было противно смотреть на Зайца. В особенности на шматок пластыря на шее. Чё там у него, чирей вскочил? От мысли о чирее на красноватой заячьей шее Чернявина замутило еще сильнее.

 

- Без темы встречаться – время тратить. Подумал я, не купить ли тебе, Юрочка, мой картонный завод?

- На фиг он мне? Сдурел что ли? Ты, чё, в кэш надумал выйти и отвалить?

- В какой кэш? Нам с тобой в кэш рано, мы еще столько не наработали. Ты чё хмурый такой? Картонный, это я так, для затравки, уж больно хорош картонный. Тема в другом. Надо нам с тобой Самбальский комбинат забирать, причем срочно. И сделать холдинг. Твоя Листвянка, Самбальский и мой картонный. Тема? Ты же знаешь, что у меня в Самбальском давно двадцать пять. А тут госдолю на аукцион выбрасывают, еще столько же…

 

От вида устриц, которые Заяц отколупывал от раковин и с хлюпаньем всасывал с вилочки в рот, Чернявина мутило еще больше, чем от заячьего чирея. Он машинально складывал в рот мини-кальмаров с растопыренными усиками, сглатывал с трудом, запивая «шабли» Заяц тараторил безостановочно.

 

- … Последний непроданный шматок Родины, считай! Я вношу картонный и свои двадцать пять процентов акций, ты – Листвянку и те двадцать пять, которые на аукционе купишь. Организация – на мне. Прикинь, тема? Роскошь!

- За деньги, что ль покупать? – почти с ненавистью к Зайцу, пожиравшему устрицы, спросил Чернявин.

- За деньги и дурак может, – Заяц отставил опустевшее блюдо, откинулся на стуле и вытер рот салфеткой. Подумал, отпил вина и закурил. – Не то, чтоб совсем без денег, но задаром. Красиво сказал?

- Дим, не гони….

- А ты сопли не жуй. С торгами ажур, подсуетился уже. Задаром, говорю тебе. Весь бюджет лямов семь, включая ребят из Фонда и накладные. Ты чё, семь единичек не найдешь?

- А ты чё не найдешь?

- За свои что ли? Надо ж так это провернуть, чтобы одновременно все в холдинг сгрузить. В этой комбинации доля нам бесплатно достается, да еще холдинг деньгами накачаем. Чужими, понятное дело. Холдинг должен быть, как принято теперь выражаться, инвестиционно привлекательным. Не картонная моя халупа и не твой Листвянский, а холдинг с большой буквы, понял? Самбальский комбинат-то очень даже стоящий. Его почистить надо, и доить еще с десяток лет можно. Целиком он на полтинник, а то и на шестьдесят тянет. Сечешь?

- Откуда он у тебя целиком возьмется? – Чернявина все больше раздражал этот разговор.

- От верблюда! Мои акции плюс те, что с торгов, – это пятьдесят одна ровно, контрольный пакет! Считай, все сто. А на покупку тебе всего пятнашку надо.

- Только что семь было, ты не охренел ли?

- Это ты на покупку пятнадцать берешь! Кто сказал, что ты все их потратить должен? Заплатишь семь-восемь, как я и сказал. Остальные – нам с тобой пополам. А всего ты берешь кредит не на пятнадцать, а на сорок, сечешь? Пятнашка, мол, на торги, а остальные – в холдинг.

- В какой холдинг, …!

- Не перебивай… Самбальский целиком, считай, плюс Листвянка, плюс картонный, итого три достойных предприятия. Но холдингу надо расширяться. На картонном – новый цех, на Самбальском – еще одна очередь. Ну и чтоб доли сошлись в холдинге. Смешиваем в кучу вместе с кредитом, получаем холдинг в сто пятьдесят лимонов. Даже, в сто шестьдесят, если с умом посчитать.

- Вот именно, все в кучу. Откуда сто шестьдесят?

 

Чернявин уткнулся в тарелку с супом, чтобы не заорать на Зайца или просто не дать ему по морде. Или по шее с этим чиреем. Заяц он и есть заяц. Козел… Какие сто шестьдесят, почему делить на четыре?

- Сорок миллионов кредита – это четверть холдинга, если в акции вложить. Чё тут не понять? Вот четверть за него и отдадим, не с деньгами же расставаться. Пяток процентов директору Самбальского оставим, остальное – наше. По тридцать пять на нос! – Заяц захлебывался собственной идеей.

- И куда ты собрался меня за кредитом отправить?

 

Этот вопрос так и вертелся на языке. Более того, Чернявин уже знал ответ. Только потому и сидел за столом напротив Зайца с его чиреем и слушал заячий словесный понос. Сейчас он весь сжался, ожидая ответа.

 

- На кудыкину гору. У кого баблос? В госбанки у меня дороги нема. Значит, один Русмежбанк. Добрый мой знакомец, Костя Александров. Мне у него на Самбальский десять-пятнадцать просить – даже на прием неприлично с такой мелочью проситься. Под Листвянку просить можно сорок, но просить – опять неправильно. А долю в холдинге ему дать – это по-взрослому. Дескать, пришли предложить вам актив с доходностью сумасшедшей. Холдинг крупнокалиберный, как пулемет. Опять, епть, красиво сказал, согласись. Вы, Константин Алексеевич, будете у нас самым главным. Председатель совета директоров, гарант наших безоблачных отношений. Ну, и… сам понимаешь… крыша.

 

«Вот именно…. и крыша. Да, еще какая…», – холодный страх, перебирая щупальцами по пищеводу, пополз вниз и ухнул вниз так стремительно, что Чернявина охватил озноб. А только что было жарко….

 

Он не слышал слов Зайца, только прислушивался, как стихает, растворяясь в кишечнике страх.

 

-… А с Mediobanca, с итальянцами, – это вообще, ход конем. Уважуха.

- Что с итальянцами? – переспросил Чернявин.

- Александров в свой Русмежбанк итальянский банк затаскивает. Mediobanca, очень крутой. Прикинь, в русский банк младшим партнером, всего на двадцать пять процентов ведущий итальянский банк затащить! Он, думаю, сначала этой … Медиабанкепол-банки

 

Заяц чуть не подавился собственной шуткой, запил «шабли», откашлялся и снова рассмеялся:

 

- Ну как сказал! Тебе, Юрочка, за мной записывать надо. Пол-банки Медиабанке! Класс! Александров итальянцам четверть своего банка, думаю, за полтора-два ярда запарит, не меньше.

- Это ж сколько у него бабла-то прибавится, -- невольно произнес Чернявин.

- Вот именно! А главное – после этого ему бабло само в руки поплывет, и никто ему уже не указ. Захочет, через пару-тройку лет с итальянцами банк на размещение в Лондоне выведет. Выпустит новых акций процентов на двадцать и продаст. Еще три ярда. И так далее. Все выше, и выше, и выше…! Во, масштаб!

 

Тут только Чернявин заметил, что посадил пятно на галстук. Чёрт, выбросить придется… Новый галстук, Brioni, епть… Александров, чё, сдурел, с итальяшками шашни водить?

 

- Ему чё, своего баблоса мало? За итальянцев Кремль ему так по рогам дать может.

- Вот ты забздел сразу, Юрочка, а надо не бздеть, а шустро везде бегать, как Александров. Он-то бегает шустрее остальных. Всех уже подмазал, и Старую, и Белый дом – всех. Итальянцы ж для него тоже крыша, прикинь! Вот и бегает. Прикинь калибр крыши? Кто ж ему без беготни позволит такую завести? А так… под этим…, под богом то-бишь, мы все ходим. Но, имей в виду, он мне по секрету, как другу, я обещал дальше – ни-ни…. Дижестив будешь?

 

Чернявин сидел и прикидывал…

- Дижестив? Давай. А он, думаешь, с итальянцами… реально провернет?

Заяц снова откинулся на стуле, закурил новую сигарету.

- Ты сомневаешься? Он же почти два года с этим проектом носится.

- А если его самого, того, – все прикидывал Чернявин, – за итальянцев?

- Он уже везде проложился. Уже, грит, на финишной прямой. Во, сколько баблоса тогда у него будет, мама дорогая!

- И думаешь, его твой холдинг может заинтересовать?

- Не сомневайся, Юрочка, сейчас самый подходящий момент! У него уже в глазах нули итальянских бабок стоят. Ему сейчас в наш холдинг вложиться – даже не заметит! Тем более, когда у нас с ним такие отношения. Он мне на слово верит!

- Думаешь, захочет? – все прикидывал Чернявин.

- А куда ему итальянские бабки размещать? Помяни мое слово, он нас попросит ему еще один холдинг придумать. Вот чем нам с тобой мозги напрягать придется. Ох, какая картина, а? У Александрова в младших партнерах эта Mediobanca сидеть будет, и мы с тобой, которые первыми подсуетились, – лепший кореш Заяц и уважаемый промышленник-патриот Чернявин Юрий Сергеевич! Хороша картина?! То-то! А вот и дижестив. Ну, по последней – и к девочкам.

- Тебе чё, девочки сегодня ставят?

- Девочки мне не ставят, у меня и так стоит…. Ладно, погнали. Эх, я тебе такую тему принес, а ты, мля

- Тема нормальная, спасибо…

-Не фига себе, нормальная! Супер тема! Считай, у тебя уже самолет на взлетной полосе. И насчет крыши ты уже все прикинул. Боишься?

- Кого?

- Скляра, кого еще. Он же в лес мылится, на всю отрасль губы раскатал. Но против Александрова он не попрет.

- А думаешь, Александрову наш с тобой холдинг нужен? Сам говоришь, для него это мелко.

- Опять двадцать пять…! С нами он король, мы ж маленькие и безопасные. А Скляр – рейдер. Сунется к нему, еще неизвестно, как пойдет.

- Все, значит, рассчитал, Заяц?

- Заяц всегда все считает. Ну, уходя, уходи. Официант? Посчитай нас по-быстрому.

- Обед на тебе?

- Ты гадов тут нажрал, ой, мама… Дороже моих устриц.

-Ладно, Заяц, не жадись. Я считай тебе только что свой комбинат отдал

- Ты не баба, чтоб мне давать. Ты только что от Зайца крышу получил, и еще сорок лимонов получишь…

 

Чернявин сел в машину, велев водителю гнать в офис. Раньше пяти по этим пробкам ему до офиса не доскакать, чёрт. А дел, действительно, не продохнуть. Пока он с Зайцем сидел, мобильник разрывался…Наверняка без него в офисе никто палец о палец не стукнул. Он набрал офис.

 

- Юрий Сергеевич, Привалко вас домогается, соединять?

 

Привалко был замом по технологии на Листвянском целлюлозно-бумажном комбинате. Он втянул Чернявина в нудный разговор: в отбелочном блоке засбоила автоматика, можно ли новые химикаты купить…. Чернявин слушал вполуха, очнулся только при слове «ртуть».

 

- Чё про ртуть, не понял?

- Говорю, со ртутью знатно вышло, прям в реку слили. Никаких расходов.

- А где слили?

- Где? – Привалко не ожидал такого вопроса. – Не знаю точно… Километров на десять вниз по реке, отъехали и слили. А что?

- Мать вашу! – завопил ЧернявинЧё, облезло бы на шестьдесят отъехать?

- А какая разница?

 

Чернявина снова замутило. Уже не от страха, от злобы на тупость Привалко.

 

- Какая разница, мля? Тогда б на Жмужкина подумали!

Один из двух комбинатов Бориса Жмужкина, самого, пожалуй, крупного целлюлозника, стоял ниже Листвянки как раз на шестьдесять километров.

- Да кто мерить-то будет, Юрий Сергеевич? В первый раз что ли?

- И я не первый раз тебе говорю: гадишь, так следов не оставляй. Твоим мудилам на все начхать.

- Я думал, похвалите за безотходное производство, – хихикнул Привалко.

- Ты думать еще в детстве разучился, – рявкнул Чернявин.

- Когда вы приедете? – сменил тон Привалко. – Без вас трудно…

- Чё трудно? Зарплату получать? Приеду… На этой неделе не ждите, крутитесь сами…

 

Чернявин Юрий Сергеевич и Заяц Дмитрий Андреевич познакомились в Институте управления. Чернявину было тридцать два, в институт он пришел после техникума, который окончил в своем Стерлитамаке, после армии и еще двух лет сверхсрочной. У него уже и на Листвянском какая-никакая долька была, и пара лесопильных заводов. Но куда без корочек в наше время? А Заяц был совсем пацан зеленый, зато с двумя языками, с папашиными связями. Чернявин после института, который он за два года осилил – не без денег, конечно, – вернулся к себе на Листвянку, стал к губеру с приватизацией госдоли подъезжать, а Заяц все крутился в крупной торговой фирме, еще от совка оставшейся. Делал на торговле древесиной с немцами приличные деньги, а потом встретил своего нынешнего напарника Вована –вот тот пройда, клейма ставить негде, – и склепал с ним на пару картонный завод. Надо сказать, первосортный. Что Заяц в шоколаде, Чернявину стало ясно, когда их пути вновь сошлись: небеленую целлюлозу для своего картона Заяц с Вованом у него стали покупать.

 

Холдинг – дело солидное, если, конечно, Александров в него пойдет. Еще важнее – дорожка к Александрову. Мужик он справедливый и широкий, все знают. Если кого под крыло возьмет, то не кинет... «Считай, у тебя уже самолет на взлетной…», -- вертелись в голове слова Зайца, и даже страх, казалось, отпустил. Но муторная тревога крутила и крутила до тошноты.

 

Теперь, в городе Лидсе, в Западном Йоркшире, та тошнота ощущалась разве что во сне. Когда всплывала – тоже во сне – одна картинка. Картинка была не из яви, а тоже из сна, давнего, который привиделся в поезде по дороге из Вены в Рим, после ужина с армейским братаном Карло. Тот спросил тогда – что друг-Чернявин со вторым собрался делать, может, помощь нужна?

 

- Я многое могу, если помощь нужна моему брату. Что хочешь? В бетон закатать или на салями порубать на лесопилке, – Карло заржал.

 

Вот в ту ночь, в поезде, Чернявину и приснился сон, который повторялся теперь в Лидсе. В том сне крестные отцы на его глазах закатывали в бетон то Скляра, то Александрова. Каким-то немыслимым образом те выбирались из бетонной жижи, их заливали снова, они опять выбирались, их снова закатывали…