04.09.19 Лев МОСКОВКИН, Наталья ВАКУРОВА

Книга в Москве

Лёвушка: А Бога нет! Да здравствует товарищ Сталин и Октябрьская революция! https://leo-mosk.livejournal.com/6737105.html

Девушка Марианна с библейской внешностью насоветовала повесть «Левушка» популярного писателя Анатолия Крыма – издательство «Детская литература» на ММКВЯ. Это было открытие. Аргументом служит поэма «Драматург Анатолий Ким» о его жизненном пути, написал Семен Венцимеров https://www.stihi.ru/2007/11/22/390

Повесть небольшая всего восемьдесят страниц и насыщенная целой жизнью. Через восприятие неординарного мальчика Лёвы описано сосуществование наций в лице двух его бабушек Дарьи Ивановны и Розалии Соломоновны. Отношения складывались непросто. В ход шел коррупционный подкуп, политический шантаж, клерикальная пропаганда, силовые воздействия и угрозы. Взаимные атаки перемежались кратковременными перемириями.

В итоге все кончается миром сами понимаете где – на кладбище.

На Подоле вопрос недвижимости решался просто. Синагогу оплатил Бродский, а жилье попросту надстраивали подобно сотам по мере семейного расширения и разрешения не спрашивали.

Сила автора в художественном языке с ассоциативными метафорами.

Иногда бывает так, что чтение завершается полным недоумением: автор сам понимает, что написал?

О чем писала талантливая мизантропиня Людмила Улицкая, кажется понятным. У нее получилась реконструкция той же эпохи, адаптированная к современной ментальности. А на самом деле было то, что описал Анатолий Крым.

Чем больше зла, тем шире возможности добра. Повесть «Лёвушка» о любви к детям в эпоху ненависти к ним. Аборты делались так, что вреда приносили не меньше нежелательных детей и их запрет был вынужденной мерой. Карательной была не только психиатрия, но и гинекология и даже педиатрия. Автор 1946 года рождения, самое и единственное светлое из той жизни выбрал безошибочно.

Кризис семьи поразил многие страны и СССР его не избежал, но вопросы решались по-разному.

На фоне оживления глобальной антидетской политики повесть «Лёвушка» более чем актуальна. В новом веке пришло много ранее недоступной информации о прошлом. Действующая антидетская политика формата childfree и childhate была заложена мизантропами США в девятнадцатом веке в виде негативной евгеники. То есть задолго до прихода в Германии к власти Гитлера. Воинствующие мизантропы Reimert Ravenholt и Margaret Sanger намного превзошли по масштабам и эффективности врачей и химиков германских концлагерей, чья бесчеловечная деятельность отражена в протоколах Нюрнбергского трибунала. Германия ставила опыты на заключенных, США завлекают в свой глобальный эксперимент формально свободных людей. В ряде стран идет принудительная стерилизация женщин. в других – ЛГБТ. Для особо строптивых применяется Google-культура, разрушающая стереотипы межполового общения. В итоге множество женщин отказываются не только от деторождения, но от самой возможности зачать. Стоило бы нынешним девушкам поучиться у Дарьи Ивановны и Розалии Соломоновны. Ничего общего, кроме любви к детям – внуку и внучке.

Сама возможность судьбы человека по имени Лёвушка является отражением российской специфики, где всегда есть место добру и любви к детям. Главное. Написано хорошо. Можно вообще ни о чем не думать, а просто читать.

Крым А. И.

Лёвушка : повесть / Анатолий Крым ; худож. Андрей Горнов, [в оформлении переплёта использован фрагмент картины Ф. П. Решетникова «За мир»]. – М.: Дет. лит., [2019]. – 80 с. : ил.

ISBN 978-5-08-006219-3

Имя писателя, сценариста и драматурга Анатолия Крыма известно не только в России, но и во всём мире. Повесть про маленького мальчика Лёвушку настолько полюбилась читателям, что в американских университетах и колледжах штата Массачусетс он входит в программу по внеклассному чтению. А в России уже много лет постановки его пьес имеют колоссальный успех.

УДК 821.411-32

ББК 84(Укр)-44

© Крым А.И., 2004

© Решетников Ф.П., наследники, фрагмент картины на переплете, 1950

© Иллюстрации, оформление. АО «Издательство «Детская литература», 2019

Имя писателя, сценариста и драматурга Анатолия Крыма известно не только в России, но и во всём мире.

Каждый его новый роман, рассказ, повесть – открытие и откровение, каждая новая пьеса – настоящее театральное событие.

Его повесть про маленького мальчика Лёвушку издана более чем в десяти странах и переведена на многие европейские языки. Она настолько полюбилась читателям, что в американских университетах и колледжах штата Массачусетс её включили в программу по внеклассному чтению!

Анатолий Крым закончил «Литературный институт имени А. М. Горького» в 1974 году в мастерской Виктора Розова по специальности «драматургия».

Его пьесы с большим успехом шли и идут в России, Украине, Болгарии, Греции, Уругвае, США и других странах.

Творчество Анатолия Крыма лишено сиюминутной суеты. Оно даёт возможность разглядеть большое и главное в малом и, на первый взгляд, незначительном. Произведения пронизаны настолько мощной энергией слова, что поднимают читателя на совершенно новый уровень. В них заложено очень важное в наше смутное время миротворческое начало.

Выдержки из повести

Моему другу, чей дворик на Подоле навсегда остался в моём сердце

Неизвестно, какой архитектор нафантазировал это нагромождение деревянных скворечен в два этажа, скрипучих лестниц, полутёмных переходов с подгнивающими досками. Дополнением к его зодческим фантазиям служил маленький, с непременным столом, вкопанным в землю, четырьмя корявыми пеньками и отполированными до блеска лавками, дворик, окружённый высоченным забором, за которым была скрыта от постороннего глаза бурная жизнь многодетных семей. Как правило, семьи эти состояли в близким родстве, сам же дом, первоначально задуманный как добротное одноэтажное строение, начинал возводить один из удачливых дедов-прадедов, а поскольку потомки старательно воплощали в жизнь библейскую заповедь «плодитесь и размножайтесь», то каждому сыну или дочери перед свадьбой пристраивалась отдельная комната, и тогда дом расширялся, карабкался вверх мансардами и чердаками, пока не выяснялось, что дальше строить некуда, дальше – забор, а за ним – улица, и тогда в комнатах ставились перегородки, примусы выносились на лестницы, которые, в свою очередь, срочно обшивались рамами и превращались в кухни.

Неудивительно, что чем теснее становилось обитателям этого нелепого деревянного замка, тем веселее становились игры многочисленной детворы и тем чаще ссорились их родители. В крайней башне с остроконечной крышей, покрытой ржавой жестью, рос хилый и болезненный мальчик по имени Лёва. Дети неохотно брали его в свои игры, потому что он был неуклюжим, всё время падал, а упав, истошно ревел, размазывая сопли по розовой мордашке. Зато его обожали родные бабушки, потому что ребёнок не был замечен в невинных детских грехах, не говоря уже о том, чтобы привязать к кошачьему хвосту пустую консервную банку, – любимая забава двоюродных и троюродных братьев. А если учесть, что на двух бабушек Лёвушка был единственным родным внуком, стоит ли удивляться, что его ангелоподобная мордашка всегда лоснилась домашним вареньем и поцелуями.

Одну бабушку звали Роза, другую – Даша. Бабушки не разговаривали друг с дружкой с того самого дня, когда их дети объявили о своём намерении пожениться. Слышали бы вы крик, который в тот день крутил ветки распустившейся сирени и вырывал с корнем чахлую траву. О проклятьях я умолчу, потому что боюсь их даже переносить на бумагу, но даже угрозы «только через мой труп» не возымели должного действия. Наверное, у молодых дело зашло намного дальше, чем невинные поцелуи всё в тех же кустах сирени, подпиравшей забор по всему периметру, и отступать, как сказала знакомая акушерка, было некуда. Как бы там ни было, но Лёвушка, родившийся в результате подобного демарша, ничего не знал ни о криках, ни о проклятьях, и вообще, его появление на свет произошло в тишине – ледяная враждебность между подольскими «монтекки и капулетти» возвышалась повыше любого забора. Зато когда он стал самостоятельно ходить, то в полной мере узнал, как хорошо иметь сразу двух бабушек.

Целыми днями женщины, подобно сказочным хищным птицам, высматривали из полуслепых окошек внука, набрасывались на него, затаскивали в свои гнёзда и там давали волю страстям – закармливали вареньем, фруктами, тискали и целовали и почему-то беззвучно плакали. И уж так повелось между ними, что не успевшая поймать внука безропотно отступала на свою территорию, надеясь, что в следующий раз окажется проворнее.

Сердце мальчика ухнуло и спряталось в глубинах живота. Он никогда не был в церкви, боялся даже думать о том, чтобы войти внутрь, потому что знал: в этом доме живёт Бог, который всё видит, слышит и наказывает маленьких детей не только за плохие поступки, но, как говорили шёпотом взрослые, даже за дурные мысли. А таких мыслей у него за день накапливалось много.

Лёвушка притормозил сандаликами, но бабушка уже втянула его за собой в высокую залу, где на стенах висело множество шоколадных досок в золочёных рамах. От испуга он чуточку уписался и крепко сжал бабушкину руку, чтобы унять леденящую дрожь.

Стр.5

Стр.37-40

Главы семейств шумно забивали «козла», и сизый дымок их самокруток окуривал вишнёвую крону дерева. Ребятня играла в жмурки, рассыпаясь по команде в потайные места, которых во дворе было видимо-невидимо из-за многочисленных сарайчиков, клозетов, деревянных ящиков и собачьих будок. Лёвушку тут же заставили водить, завязав глаза тряпочкой, он бегал по двору, растопырив руки, пока не воткнулся головой в знакомый тёплый живот.

- Идём, майн хаис, бабушка тебе даст твоё любимое вишнёвое варенье.

- Не хочу. Потом! – вырывался Лёвушка. – Не видишь, я играю!

- Хорошо, никуда эти хулиганы не убегут. Съешь только ложечку и пойдёшь себе играть.

Лёвушка покорился, но не вишнёвому варенью, которое он любил больше всего на свете после мороженого, а крепкой руке бабушки Розы.

Усадив внука за стол и вытерев передником сопельки, она не без подозрения спросила:

- А где твой мотоцикл?

- Поломался. Пружинка лопнула. Ответ удовлетворил Розалию Соломоновну:

- Я так и знала! Нет, чтобы купить ребёнку хорошую вещь. «На тебе, боже, что мне не гоже». Чего ждать от гоев?! А зачем ты пошёл с ней? Ты мне что обещал?

Лёвушка скривил губы, сигнализируя, что через секунду огласит комнату пронзительным рёвом

- Ну-ну-ну! Я же не ругаю, я просто спрашиваю, – женщина стала покрывать голову внука торопливыми поцелуями. – Ша, тихо, ша.

- Она старшая, а мама говорит, что старших надо слушать, – заталкивая назад в горло неизлитые слёзы, парировал мальчик.

- Это да, конечно, – промямлила женщина, обескураженная столь железной логикой, – только в церковь она не имеет права. А ты скажи, что не хочешь с ней идти, что у тебя болит голова.

- А взрослых нельзя обманывать, – нашёлся внук.

Розалия Соломоновна всплеснула руками и впечатала в мальчишечью голову два десятка страстных поцелуев:

- Золотой ротик! Золотая головка! Подумать только, какое богатство растёт у этих сволочей!

- А баба Даша мне мотоцикл купила заводной, – похвастался Лёвушка, облизывая ложечку и понимая, что гроза обходит стороной. – Папа его исправит, а она мне ещё машину обещала купить. Пожарную, с лестницей. Вот такую большую.

- Ой, вейз мир! Эта шлёндра купила ребёнка! – схватилась за голову женщина. – Горе мне! Горе Израилю!

- А ещё она дала мне два рубля! – не без садизма продолжал внук и, достав из штанишек деньги, вертел их перед глазами бабушки.

Розалия Соломоновна сжала губы в ниточку, но раздумывала недолго. Её рука стремительно протиснулась сквозь пуговички халата к необъятной груди, извлекла оттуда платочек, развязала узелок и выложила перед мальчиком пятирублёвую купюру.

От неожиданности Лёвушка уронил ложечку на пол и вжал голову в плечи.

- Эт-то м-мне?

- Тебе! – в голосе звучала обида на весь мир. – Если тебе нравится продаваться за деньги – пожалуйста! Знаешь, как называются такие люди?

Конечно, вопрос носил риторический характер, он не требовал ответа, тем более от пятилетнего ребёнка, но осведомлённость внука потрясла.

- Знаю – проститутки.

Лёвушка с любопытством наблюдал за реакцией бабушки, которая, упав на тахту, схватилась за сердце и что-то быстро говорила на его полуродном, но незнакомом языке.

Лёвушка наклонился над ней и с интересом спросил:

- Тебе плохо? Ты сейчас умрёшь?

Но бабушка уже поднялась и приступила к допросу:

- Кто тебя научил таким словам?

- Никто.

- Я расскажу папе. Знаешь, что он сделает? Лёвушка почесал ягодицу и тихо прошептал:

- Ябеда.

- Лёва, кто тебя научил?!

- Витька! – решил признаться мальчик. – Тамара, которая дочка Гриши и Любы, тоже проститутка. Ей ухажёр даёт рубль за то, что она разрешает водить себя под ручку.

Роза вытерла невидимые слёзы платочком, затем вздохнула, откашлялась:

- Она тебе дала два рубля, чтобы ты шёл с ней в церковь? – голос бабушки был деловым и серьёзным, как у продавщицы магазина, которая, шлёпнув батон любительской колбасы о прилавок, спрашивает: отрезать с серединки или с хвоста.

- Да, – неуверенно, ожидая подвоха, ответил Лёвушка.

- Тогда сделаем так. Как только она захочет вести тебя в церковь, беги ко мне. Понял?

- Понял. А... зачем?

- Я тебе дам три рубля за каждый раз, когда ты не пойдёшь с ней. Но если я узнаю, что ты обманул, – у тебя больше нет бабушки Розы. Я от тебя откажусь. Нет, я умру. Да, так будет лучше. И я всем скажу, что умерла из-за тебя!

- Хорошо, – прошептал мальчик, не зная, как исполнит своё обещание, но сейчас ему не хотелось придумывать что-то: во-первых, до следующего воскресенья была целая неделя, а во-вторых, какие-то комбинации из рублей и пятёрок заплясали в его голове, отчего она стала тяжёлой, как чугунок, и он даже помотал ею, чтобы выбросить наружу лишний мусор.

Всё же покаяние великая сила, поэтому остаток воскресенья прошёл замечательно. Если, конечно, не считать поломанного мотоцикла, который отец взялся починить на следующей неделе. Мама, как всегда, сказала, что руки у папы растут совсем из другого места, но что она имела в виду – непонятно, потому что руки у отца росли оттуда, откуда они росли у всех советских людей.

И эта неделя сгорела, как газета, подожжённая в ветреную погоду. Лёвушка по-прежнему объедался вареньем, щёки его блестели от бабушкиных поцелуев, волшебными были и вечера, когда родные кинозрители уходили на дежурство в кинотеатр, а он мог перекладывать и пересчитывать свои деньги, которых скопилось столько, что страшно произнести цифру вслух. И всё было бы хорошо, но воскресенье неотвратимо надвигалось, а он малодушничал и говорил себе, что это в последний, самый последний раз, но в субботу прозвучал первый звоночек.

Бабушка Даша, утирая как обычно сопливый нос внука, ласково спросила:

- Так у сколько мы завтра пойдём, моя сыничка, моя ранняя пташка?

- Завтра скажу! – буркнул Лёвушка, ускользая от неприятного разговора.

Наутро он всё же выбежал из дома пораньше, надеясь осуществить план, созревший перед сном. Это был, по его разумению, хороший план.

Конечно же, когда он открывал дверь в квартиру бабушки Даши, то в соседнем окне увидел Розалию Соломоновну, которая укоризненно качала головой, и даже грозила пальцем. Но Лёвушка подмигнул ей, отчего женщина открыла рот и оцепенела.

Отцу, конечно, не расскажешь про рубль – отнимет, его по воскресеньям, кроме кино, ещё бокал пива червём точит, а вот бабушка – другое дело.

Мальчик стремительно влетел в комнатку, где попал в такие привычные мягкие руки.

- Майн хаис, майн арц, майн эйникел таир, ой ло мир зан фар дир! – запричитала бабушка Роза и, вытирая передником нечаянную сопельку, как всегда, спросила: – Ты давно встал? А изверги твои спят? – и, выглянув в окошко, торжествующе усмехнулась. – Конечно, этот хозер, твой папочка, уже курит свою папиросочку, а моя дочечка, чтоб у неё руки отсохли, спит вместо того, чтобы покормить ребёнка. Даже кошка ухаживает за своим котеночком, а эта зараза, кроме кино, знать ничего не хочет! Губы накрасит – ив кино, а хо-зер – за ней. Чтоб им пусто было! Сейчас бабушка Роза покормит своего мальчика, у бабушки Розы есть блинчики вкусные, компотик.^р?^

- Я уже пил компотик, – сообщил Лёвушка и тут же прикусил язычок.

- При слове «компотик» губы женщины сжались в тоненькую ниточку, и голосом сталинского следователя она спросила:

- И кто же тебе дал ком-по-тик?!

- -Бабушка Даша, – скривил губы Лёва

- Честное слово. Ты бабушке не веришь?

- И ругаться не будешь?

- Зачем мне ругаться? Ты же не ударился, не дай бог, не поцарапался, не порезался. Ну?

- Хорошо, скажу. – На всякий случай Лёвушка встал и отошёл поближе к двери. – Я ходил с бабушкой Дашей.

- Что?! – таким возгласом, наверное, начальник разведки реагировал на сообщение об измене ценного разведчика. – И... к-куда ты с ней ходил?..

Лёвушка покрепче сжал в кармане штанишек второй рубль – не такой хрустящий, как рубль бабы Даши, но всё равно настоящий, и тихо произнёс:

- В церковь.

Роза рухнула на табуретку, рука метнулась к сердцу, а голова отчаянно замоталась, словно пыталась отвинтиться от туловища.

- Нет, нет, нет, только не это, нет, я сейчас умру! Ой, я уже!

Лёвушка от страха уписался второй раз за нынешнее утро. Ему показалось, что бабушка немедленно выполнит своё обещание и умрёт, поэтому он разрыдался и спрятал голову на мягкой бабушкиной груди.

Через несколько мгновений бабушка Роза передумала умирать, слёзы высохли сами по себе, и, смачно поцеловав курчавую голову внука, она очень спокойным тоном произнесла:

- Я никому ничего не скажу. Но чтоб это было в последний раз. Ты слышишь? В последний раз. Самый последний.

Лёвушка согласно кивал головой, плохо представляя, как выполнит подобное обещание, особенно если бабушка Даша вновь поманит его рублём.

- Ты еврей, понимаешь? Ты не должен ходить в церковь! – чеканила тяжёлые слова бабушка Роза. – Евреи не ходят в церковь.

Радуясь, что бабушкина смерть отложена на неопределённое время, Лёвушка полюбопытствовал:

- А куда ходят евреи?

Вопрос внука удивил бабушку Розу, но только на мгновение. На её лице заблистала улыбка Юдифи, сокрушившей врага иудеев Олоферна, и почти с библейским распевом она торжественно изрекла:

- Я тебе покажу, куда ходят евреи. Сейчас увидишь.

Странно, но в синагоге, куда они пришли, мальчику не было страшно. Здесь не висели портреты грозных старцев, не пахло приторно-сладким ладаном, наоборот, здесь было шумно, как на воскресном базаре, хотя всех женщин согнали за перегородку, чтобы не мешали мужчинам, и это было разумно, потому что, когда в их дворе мужчины садились играть в домино, ни одна женщина не смела подойти к столу, стонущему от грохота костяшек. И человек, стоявший на кафедре, был добрым, ещё не старым, правда, чуточку усталым и озабоченным, и мужчины, которые сидели перед ним и пальцами следили по толстым книгам, что он читал правильно, ничего не пропуская, были кутаны расшитыми полотенцами, а на лбах у них сели какие-то коробочки, и самое смешное – эти мужчины все время нетерпеливо раскачивались взад-вперёд, точно кура-то спешили.

Всё здесь было нестрашным и забавным. И, конечно, грел душу третий рубль, который бабушка Роза вручила внуку перед синагогой. Лёвушка оглядывался, желая отыскать портрет еврейского Бога, но портретов в зале не было: чистые голубые стены были расписаны синими цветами, а на окнах висели тяжёлые бархатные шторы, да и вся синагога была, как одна большая комната в маленьком доме, где собралось полным-полно гостей, совсем как у них перед майскими праздниками, когда из всяких житомиров и жмеринок съезжалась родня, уцелевшая в войне. Но где же Бог? Наверное, евреи прячут его вон в том огромном красивом шкафу, чтоб его не украли другие люди, которые не евреи, а совсем наоборот, и правильно делают, потому что такой, как Витька, если зайдёт сюда ночью, обязательно что-нибудь стибрит. Если не Бога, то красивые серебряные подсвечники – это уж как пить дать.

Хорошо и не страшно. Ещё бы понимать, о чём шепчут эти загадочные и пугливые люди и что за книги они читают вслух.

На улице бабушка Роза ласково спросила: – Тебе понравилось, майн хаис?

- Да, там не страшно, – радостно откликнулся Лёвушка.

Вейз мир! Кого я имею! Кого я имею на старости лет!

Папа ничего не понял из причитаний старух, но ему достаточно было их обоюдного огорчения, чтобы ремень со свистом полоснул сына по заднице. Лёвушка взревел, окна распахнулись – и первые зрители дворового скандала удобно облокотились на подоконники, ожидая продолжения.

- Ах ты шпион! – кричал папа, пытаясь достать ремнём уворачивающегося сына. – Бандит! Враг народа!

Так его! Так! – вдруг вырвалось у бабушки Даши, и, самое странное, – бабушка Роза не только не возразила ей, но ещё горестно поддакивала обиженным подбородком.

Этого Лёвушка стерпеть не мог. Взлетев по веткам на верхушку высоченного тополя, размазывая сопли пополам со слезами, он закричал:

- А Бога нет! Да здравствует товарищ Сталин и Октябрьская революция!

Наказание усугубилось «конфискацией имущества», и, хотя на отнятые у него деньги ему купили новые ботинки, мальчик не хотел даже смотреть на них, не то что носить. Бабушки с ним не разговаривали и даже варенье присылали через маму. Они теперь души не чаяли друг в дружке и целыми днями просиживали скамейку и о чём-то шептались, но больше всего Лёву огорчало, что они перестали брать его с собой, не замечали его тоскливые взгляды, которыми он провожал их по пятницам

- Разве я виноват, что я не совсем еврей?

- А я виноват, что родился евреем?

- Нет, – вырвалось у Лёвы, Священнослужитель беззвучно рассмеялся и даже помотал головой, чтобы отогнать неуместное в данную минуту веселье.

- Ну и хорошо. Так не обижайся. Устроишься на работу, если надо, я тебе помогу, как смогу, заработаешь и, даст Бог, поставишь бабушке памятник.

- Скажите, товарищ раввин, – заикнулся от волнения Лёва, сбитый с толку радушным тоном собеседника. – А что надо сделать, чтобы стать евреем?

Ребе с удивлением смотрел на него из-под толстой оправы очков с не менее толстыми линзами.

- Зачем тебе становиться евреем? Поверь мне, то головная боль. – Почему? – Видишь ли, когда ещё стоял Иерусалимский храм, был у нас такой обычай. Перед праздником Пасхи мы брали козла, украшали его лентами, цветами и с музыкой выгоняли в пустыню. Люди веселились, пели, танцевали, а испуганное животное бегало в пустыню, радуясь, что за ним не гонится мясник с ножом. Это была наша жертва Богу.

- Ну и что?

- Как что? Мы так долго гоняли козлов в пустыню, что они в конце концов стали нам мстить. Теперь гоняют нас. Слышал такое: «козлы отпущения»? Так тебе это надо? Я ведь вижу – не надо.

- Скажите, товарищ раввин, – Лёва встал, придерживая рукой ермолку, – когда я был маленьким, бабушка приводила меня сюда. А другая бабушка водила меня в церковь. У них разные национальности. Я боялся их обидеть, поэтому ходил и к вам, и в церковь.

- Ну, видишь, надо выбирать что-то одно! – печально развёл руками священнослужитель. – Хорошо, что ты понял наконец.

- Я не об этом. Ребёнком я хотел увидеть Бога. В церкви много икон, и я понимаю, что люди хотели видеть Его, чувствовать Его взгляд, поэтому они и рисовали Его, но иконы были разные и – откуда художнику знать, как Он выглядел? А в синагоге вообще нет портретов. Помню, я ещё удивился, откуда вы знаете, какой Он?

- Ты опять как ребёнок, – усмехнулся старик, – обязательно хочешь увидеть. Боишься, что тебя обманут?

- Но все Его хотят видеть.

- Хотят, конечно. Каждый хочет. В этом весь фокус.

- Ну да... конечно... – сбивчиво согласился Лёва. Раввин пожевал губами седые усы.

- Ты ищешь Бога. Вот что я тебе скажу. Ты обязательно найдёшь Его. Потому что Бог всегда идёт навстречу тем, кто Его ищет, и идёт значительно быстрее, чем нам кажется. Береги в себе это желание. Многие хотят Его видеть, но у них не хватает терпения, у них всё на авось. Терпение и вера – вот что я тебе скажу. И вот ещё, – он полез под стол, достал оттуда коробку, яркую, всю в рисунках и буквах еврейского алфавита...

Это маца. Когда будешь думать о бабушке, о Боге или о чём-то хорошем, когда тебе будет очень больно или очень радостно – съешь кусочек. Это всегда помогает. Когда ты будешь есть мацу, Бог с тобой заговорит.

Выпадают в жизни каждого проклятые дни, когда ты теряешь родного человека. Вот и бабушка Даша отмучилась после удара, парализовавшего не только тело, но и речь. Правда, родных она мучила недолго, всего-то неделю, как говорится, – опомниться не успели, но Лёвушке эта неделя показалась бесконечным кошмаром, особенно в те минуты, когда к бабушке возвращалось сознание и она тянулась к нему, хотела что-то сказать, но не могла и, закатывая глаза к потолку, лишь невнятно стонала. Он терялся в догадках, но именно тогда, сидя на постели и крепко сжимая старую, высохшую ладошку старухи, понял, что люди всё самое главное оставляют на потом, и среди этого главного есть те слова, которые можешь и не успеть произнести...

Он решил похоронить покойницу возле бабушки Розы, и хотя директор кладбища божился, что это невозможно, плёл историю про какие-то грунтовые воды, смещение пластов земли, прокурора, который от нечего делать шастал среди могил, фиксируя законность того или иного надгробья, наконец, про национальность бабушки Даши, которая ну никак не может лежать в этой части кладбища, Лёва, отрешённо глядя на грязную стену кабинета, сплошь увешанную эмалированными табличками с горькими сентенциями, механически стал выкладывать на стол один червонец за другим. Директор рванулся к двери, рванул штору на окнах и, припрыгивая, сдавленным голосом бормотал: «Хватит, хватит, что за человек, ей-богу!»

И вот этот долгий тягостный день подошёл к концу, и он уже стоял у свежевырытой могилы, рядом с которой поставили гроб с телом бабушки Даши. Отец с матерью молча всхлипывали – мать громче, отец шмыгая носом – и испуганно ждали, когда Лёвушка даст команду кладбищенской команде забивать гроб и опускать его в землю. Их пугала не смерть старухи – всё-таки пожила своё, дай Бог нам дожить! – а внезапная взрослость и решительность сына, который ничего не говорил, не спрашивал и смотрел на людей, как на неодушевлённые предметы – равнодушно.

А Лёвушка долго стоял над гробом и по-прежнему молчал. Он смотрел на переплетённые старушечьи пальцы с тёмно-коричневыми пятнами на коже и вспоминал, сколько раз эти руки гладили его, стирали его маечки, кормили вареньем. Господи, сколько же человек за свою жизнь переделывает руками всякой работы!

Он наклонился над гробом, крепко сжал холодную руку бабушки и прикоснулся к ней долгим поцелуем, затем резко отстранился, кивнул похоронной команде и, присев на оградку могилы, где лежала бабушка Роза, закурил.